Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

— Если бы не Дарон… — прошептал король.

«Он живет ради тех, кого любит. Он силён ради них. И я должна крепиться. Что бы не случилось…»

— Я и Альвария любили его… — прошептал Арнил. — Он ушёл столь благородно… Ради своей любви. Когда-то и я мечтал умереть ради любви, — он вдруг поглядел на герцогиню, и ей стало неуютно под этим взглядом, будто воскрешающим прошлое.

— Ради любви надо жить, а не умирать, — грустно улыбнулась Акме. — Но Марк, этот юный принц, совершил подвиг.

Отряд из тысячи человек раскинулся в узком ущелье Скалистых гор, на вершинах которых громоздились неласковые тучи. В лагере шелестели шатры и палатки, трещали костры. Армия готовилась к ужину.

— Я рада, что ты со мной, Арнил, — грустно улыбнулась Акме, глядя в лазурные глаза короля, своего старого друга. — Мне и Гаральду повезло, что у нас с ним есть такой замечательный друг. Я буду стараться, чтобы с тобой ничего не случилось, и ты вернулся в свой Карнеолас.

— Любопытно, — улыбнулся Арнил, с нежностью поглядев на герцогиню, все еще красивый со своими белокурыми кудрями и будто совсем молодой. Если бы не прибавившиеся после смерти сына морщины и исчезнувший из глаз огонь. — Я взял с собой тысячу своих лучших воинов, чтобы уберечь тебя. Но ты стремишься уберечь меня.

— Так было всегда. Мы старались друг друга уберечь. И мы победили. Мы всегда думали о других.

— И в этот раз победим, Акме, — твердо заявил Арнил. — Мы обязательно победим!

Золотые листья сыпались с неба и устилали чёрную землю золотым похоронным саваном. Акме видела, как они покрывали бледного Марка, лежащего на спине среди этого покрывала со скрещенными на груди руками, ладони которых лежали на плечах. Его темные волосы ярко выделялись на фоне золотого моря, на юном, но таком мужественном лице застыло беспокойное выражение и даже оттенок отчаяния. Должно быть, с таким лицом он и погибал, защищая Ишмерай.

Акме горько глядела на этого храброго мальчика, держа в руке букет из золотых листьев. Похоронный букет, чтобы положить его на сияющее бледностью лицо Марка и навсегда закрыть его.

«Ты думаешь, он погиб один, дитя Солнца?.. — раздался за спиною её голос, ни мужской, ни женский, сплетенный из бушующих ветров, гула земли и глухого эха безлюдных гор. — Гибелью своею он не защитил твою дочь, а унес её за собой в небытие. Воля её к жизни померкла вместе со светом его сердца. Твоя дочь не живет, а существует. Она мертва вместе с ним, она не желает жить без него…»

«Она оправится, — отвечала Акме. — Со дня его гибели прошло только около двух месяцев. Время поможет ей.»

«Ей поможет Кунабула. Она заберет её тревоги и печали. Владыка унесет её боль…»

«Твой владыка унесёт её жизнь! И я сделаю всё, лишь бы ни ты, ни твой владыка не причинили ей вреда!»

«Ты не в силах противостоять воле Владыки. И ты не в силах противостоять воле твоей дочери, ибо она могущественнее тебя.»

«У Ишмерай ничего нет. Она не владеет никакой силой!»

«Она владеет такой силой, какая не снилась тебе! И сила эта принадлежит моему Владыке!»

И Акме увидела Ишмерай. Девушка, окутанная в черный саван, стояла посреди золотого моря октябрьских листьев и, чем бледнее становился Марк, исчезая, тем быстрее слабела она.

Спина её сгорбилась, ноги подогнулись, руки обуглились, а из глаз без зрачков, ставших черными, будто выжженными, полились чёрные слёзы.

Акме хотела кинуться к ней, обнять свою дочь, но Ишмерай пронзительно закричала, когда золотое море поглотило Марка. Ишмерай кричала нечеловеческим голосом, вгрызаясь ногтями в черную землю, унесшую ее возлюбленного.

И вдруг на Ишмерай налетела черная тень. Она накрыла ее покрывалом, и девушка перестала кричать. Она молча стояла сгорбившись, а по рукам ее тонкими ломаными струями текла кровь. Акме пыталась остановить кровь, собирая её в ладони, не ведая, что делать, крича от ужаса, плача, но Ишмерай лишь качала головой. Кожа на ей лице стала совсем серой, губы мертвенно побледнели, глаза были черны и мертвы.

«Я не буду жить… — шептала Ишмерай. — Только с Марком…Я ведь умерла вместе с ним…»

Вместо крови потекла обжигающая чернота, разъедая кожу Ишмерай, разъедая кожу Акме, отчаянно кричавшей.

Вдруг дочь схватила мать за плечи, поглядела ей в глаза и проговорила:

— Матушка, проснись. Кунабула идёт убивать.

Акме, вздрогнув, проснулась. Будто её трясли наяву.

«Кунабула идёт убивать!» — шептала ей дочь, и Акме, стараясь унять своё горе и всхлипывания, прислушалась к ночи, беззвучно мрачной, хрустально тихой. Спали даже ветры.

Изредка слышались голоса солдат, несших свой ночной дозор, порой ледяной ветер вздымал материал шатра, но лагерь был тих. Он спокойно спал и видел светлые сны о доме.

Слишком тихой была ночь. Слишком горестно и сильно стучало её сердце.

Акме накинула теплый плащ и вышла на улицу, стерев слёзы.

— Ваша Светлость, — разом произнесли двое крепких высоких стражника у входа в её шатер.

— Всё тихо? — хрипло осведомилась Акме.

— Всё тихо.