Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

В результате к началу XV в. основную часть правящей элиты ВКЛ составляла верхушка литовского боярства. В одну группу входили бояре из окружения Ягайла, которым (или потомкам которых) удалось интегрироваться в правящую элиту и при Витовте. Известны примеры Михаила Минигайла, который долгое время в конце XIV в. был ошмянским старостой, в 1393 г. упоминается в должности виленского старосты, а в 1413 г. — виленского каштеляна, и Андрея Гаштольда — кревского старосты в 1398–1401 гг.[412]; высокое положение занял в дальнейшем и его сын Ивашко (Ян) Гаштольд. Вероятно, такова была судьба Альберта Монивида и его родственника Станислава Чупурны — наиболее влиятельных вельмож в окружении Витовта[413]. Боярин Братоша (родоначальник Зеновичей), также занявший высокое положение при Витовте, в 70–80-е годы XIV в. служил полоцкому князю Андрею Ольгердовичу, а затем Владиславу Ягайлу и его брату Скиргайлу[414]. Многие бояре происходили из окружения самого Витовта или его отца Кейстута. Специальные исследования «боярской» части правящей элиты ВКЛ при Витовте показывают уже отмеченную особенность — отсутствие в ней боярства русской части ВКЛ. Почти все бояре, входившие в окружение Витовта, исповедовали католицизм, православными были лишь Братоша с сыновьями и Ходко Юрьевич. Однако их вотчины находились на территории Литовской земли — к югу от Новогородка и Городна[415].

Значительные изменения при Витовте произошли в «княжеской» части правящей элиты ВКЛ. Как уже говорилось, первым его шагом после соглашения с Ягайлом (1392) было устранение князей, прежде всего Ольгердовичей, из их уделов. Однако это не означало полного разрыва с ними. Как уже говорилось, с одними потомками Ольгерда (Семен-Лугвень Ольгердович, Олелько Владимирович) Витовту рано или поздно удалось наладить взаимоотношения, с другими (Свидригайло Ольгердович) он вынужден был волей-неволей считаться.

Этими группами состав правящей элиты ВКЛ не ограничивался. В нее входили католические епископы, о которых говорилось выше. К ней можно отнести и некоторых лиц незнатного или неместного происхождения, окружавших монарха в повседневной жизни, — придворных слуг, секретарей, которым правитель часто доверял важнейшие поручения. Первые были всем обязаны великому князю, поэтому тот мог рассчитывать на их безусловную преданность; вторые обладали качествами, которыми мог похвастаться мало кто из знатных членов правящей элиты, — умели читать и писать, владели иностранными языками, иногда имели университетское образование, позволявшее им разбираться в юридических тонкостях отношений ВКЛ с его соседями. Карьеры и тех, и других были недолгими, поскольку основывались не на изначально знатном и влиятельном положении, а на личных связях с правителем. Например, ни один из многочисленных польских секретарей, служивших Витовту, не остался на службе у его преемника на виленском престоле Свидригайла. Нечего и говорить, что и своим потомкам такие люди не могли обеспечить места в политической элите страны[416].

Состав правящей элиты удобно проследить на примере договоров Витовта с соседними государствами (Польшей, Тевтонским орденом). Эти документы снабжались списками свидетелей — подданных великого князя, которые могли гарантировать исполнение их условий. В конце XIV — первой трети XV в. ВКЛ дважды возобновляло унию с Польшей (в 1401 и 1413 гг.)[417] и четырежды заключало «вечный мир» с Тевтонским орденом (1398, 1404, 1411, 1422)[418]. В историографии, особенно в польской, можно встретить утверждение, что участие «общества» в этих актах было результатом унии с Польшей. В действительности же такая практика существовала и ранее: об этом свидетельствует хотя бы договор Ягайла и Кейстута с Тевтонским орденом 1379 г.[419] или Кейстута — с мазовецкими князьями[420] (даже если принять аргументы тех исследователей, которые видят в нем фальсификат 30-х годов XV в., существование в XIV в. упомянутых в нем бояр не вызывает сомнений). Более того, и сама уния с Польшей, по мнению X. Ловмяньского, была результатом консенсуса монарха с правящей элитой. Иное дело, в какой форме это участие фиксировалось в дошедших до нас документах: вспомним, что культура их составления только утверждалась под активным влиянием соседей, а «содержательной» частью церемонии заключения договора был не обмен пергаменными грамотами, а присяга. Многое зависело и от того, где и при каких обстоятельствах заключался договор — в военном лагере, на съезде вельмож, встрече правителей и т. д. Поэтому при анализе такого документа, а тем более их совокупности, мало отметить, что его свидетелями были столько-то православных и столько-то католических князей и бояр, русинов и литовцев.