Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

Соглашение отразило обстановку, царившую в польско-литовских отношениях в первые дни после вокняжения Свидригайла. Последний в документах обеих сторон титулуется великим князем литовским, а значит, Ягайло признал за ним это достоинство[676]. Напротив, литовская сторона не желала признавать верховные права Ягайла: если в своем документе он титулуется не только польским королем, но и верховным князем Литвы, то в литовском — только «королем Польши и проч.»[677]. Текст соглашения довольно краток. В начале польский и литовский правители заявляют о желании жить друг с другом в братской любви и спокойно править своими землями в мире и согласии. Для этого они назначают съезд на праздник Вознесения Девы Марии (15 августа), куда должны явиться со своими «баронами», «со всем высшим и старшим советом»[678]. Цель съезда — найти условия, необходимые для «мира и дружбы, единства и согласия» Польши и Литвы (почему это не было сделано сразу, в документе не объясняется). В конце документа монархи обещают до съезда править в мире и избегать войн. Эти условия красноречиво говорят о том, насколько напряженными были польско-литовские отношения в начале ноября 1430 г., раз уже тогда существовала опасность войны между двумя государствами, а их правители не могли договориться о ключевых моментах взаимоотношений. Пока речь шла лишь о судьбе польско-литовской унии, о которой стороны не смогли договориться в Троках (ведь ее подтверждения, которое было бы ожидаемым в случае нормального развития событий, в конце 1430 г. не последовало). Конфликт из-за территорий стал актуальным чуть позже: во-первых, в данном документе на него нет прямых указаний (хотя Ягайло и мог предусматривать такую возможность), во-вторых, в Троках к 7 ноября еще не могли знать о событиях на Подолье, даже если они к этому времени уже произошли. Оформление договоренности, напоминающей перемирие, письменными документами может объясняться не только далеко зашедшим утверждением письменной культуры в сфере отношений между правителями (ср. присяжные и поручные грамоты, широко распространившиеся в практике польско-литовских взаимоотношений в конце XIV в.), но и взаимным недоверием сторон: ведь обещания можно было дать и исключительно в устной форме[679].

По-видимому, незадолго до соглашения 7 ноября 1430 г. состоялась другая акция, проливающая свет на польско-литовские взаимоотношения. По словам Длугоша, Ягайло через своего секретаря Яна Менжика из Домбровы отправил Свидригайлу «особый перстень»[680]. Это подтвердил сам Свидригайло в послании Базельскому собору, которое было составлено в ноябре 1433 г. и зачитано в марте 1434-го[681], хотя сообщения кое в чем и расходятся (об этом ниже). Вручение перстня, несомненно, было элементом церемонии инвеституры, который восходил к временам Древнего Рима, а в латинской Европе распространился благодаря влиянию церемониала инвеституры в католической церкви[682]. В церемониале же светских правителей значение перстня осталось эпизодическим: так, из церемониала коронации императоров Священной Римской империи он исчез уже после Вормсского конкордата 1122 г.[683] Однако чтобы понять, что означал этот акт в контексте событий в ВКЛ 1430 г., следует сосредоточить внимание не на далеких краях, а на инсигниях польских королей и церемониале их коронации. При этом инвеституру 1430 г. необходимо сравнить с другой аналогичной процедурой, состоявшейся в Великом княжестве Литовском, в Городне, двумя годами позднее — в октябре 1432 г.