– Мосе – добровольный рогоносец. Он все знает, но сам не способен удовлетворить и двенадцатилетнюю девочку. У него уже давно не стоит! Не стоит! – выкрикнула она во весь голос, очевидно надеясь, что Мосе, если он дома, ее услышит. – Мосе мы брать в расчет не будем, – сказала Рехина уже тише. – О нем не беспокойся.
– Но люди… – Уго осекся. – Не брать Мосе в расчет? Что ты имеешь в виду?
– Что Мосе не будет нам помехой.
– Рехина, я тебя не понимаю.
– Уго… – Женщина подошла ближе. Теперь ее речи были как мед. Уго даже отпрянул. – Я и не предлагаю тебе продолжать таиться и сдерживать себя. – Рехина приблизилась к парню и взяла его руки в свои. – Я предлагаю тебе соединить наши судьбы.
– Но как…
– Молчи! Я готова отказаться от своей веры и обратиться в твою религию. – Рехина почувствовала, что ладони Уго покрылись холодным потом. Но не замолчала. – После отречения мой брак с Мосе станет недействительным, мы с тобой сможем пожениться и подарить друг другу счастье. Я снова буду работать повитухой. Мне не хватает всего лишь года, чтобы король смог титуловать меня врачом. Знаешь, я ведь продолжала учиться! И много. Мне в том доме больше нечего делать, а в библиотеке Мосе полно полезных книг.
Голос Рехины лишь смутным бормотанием достигал ушей Уго; смутными виделись ему сейчас и очертания Рехины. Она упомянула о переходе в христианскую веру? О браке? Но он не хочет жениться на Рехине! «Она нехорошая». Предупреждение Дольсы прозвенело в его голове, заглушая все остальные звуки. Уго вернулся к реальности и к речи, которая могла длиться вечно.
– …а если у нас не будет детей…
– Ты – и христианка? – Уго всплеснул руками.
– Да. Я все тщательно обдумала. Какая мне разница? Для меня самое важное – освободиться от Мосе и его детей. Это позволит мне вернуться к работе и, главное, быть с тобой – открыто, без тайн. В конце концов, твоя религия – не что иное, как секта убийц, насильников, похотливых епископов и священников, которые порабощают и запугивают людей.
Уго вздохнул.
– Как понимать твой вздох?
– Я не…
– Уго, я тебя ни о чем не прошу, – резко оборвала его Рехина. – Я по доброй воле отрекусь от своей веры, чтобы ты был со мной. Если я готова на такой шаг, готова объявить себя такой же христианкой, как и мои враги, как те, кто меня насиловал, кто убил мою семью и моих друзей, – я делаю это не для того, чтобы ты раздумывал и сомневался. Пойми, у тебя нет выбора.
Еврейка надолго замолчала, давая Уго время свыкнуться с его новым положением.
– Или ты соединишься со мной… или со смертью.
– Я мог бы убить тебя прямо сейчас.
Рехина хохотнула в ответ.
– Ты этого не сделаешь, – уверенно ответила она. – Я тебя знаю. Ты никому не причинишь вреда, ты не способен.
Уго пытался справиться с яростью, его била дрожь. Но чем сильнее он бесился, тем более спокойной выглядела Рехина – еврейка хотела показать, как она хладнокровна, как владеет ситуацией.
– И если даже ты меня убьешь – что станется с Мерсе? Ты отправишься в тюрьму, тебя повесят за убийство, а вдобавок еще и заклеймят еретиком, потому что ты был со мной. Кто тогда возьмет на себя заботы о девочке? Твоя мавританка? – Рехина помолчала, чтобы Уго обдумал и эту возможность. – Уго, со мной ты будешь счастлив, гораздо счастливее, чем с этой глупенькой девчонкой, даже не сомневайся. Слушай внимательно. У тебя есть только две возможности: или я, или граф де Кастельви-де-Росанес, барселонское правосудие, позор и бесчестье для тебя и твоей дочери. В твоей жизни нет места для девицы, о которой ты мне рассказал, она не в счет, ее нет. Выбирай: или смерть, или я.
Уго вставал на заре и не возвращался домой дотемна. Стоял февраль, время подрезки лоз. Подрезку можно было провести только в краткий промежуток от начала зимы до марта. На жарких землях работа не терпела отлагательства, а если виноградник располагался на холодной почве, с подрезкой можно было повременить и до начала весны; барселонский
Поначалу Уго поручил работу двум своим новым рабам, негру Жоану и мулату Николау. Первый оказался левшой и начал подрезку не в ту сторону, так что Уго его прогнал. Второй был не способен обрезать ненужные побеги одним точным ударом, несмотря на все объяснения и на время, которое Уго на него потратил. Виноделу было больно слышать треск расщепленной лозы – как будто неумелые удары приходились на его собственное тело. К тому же виноградарь не обладал терпением, которое когда-то выказывал Маир, его учитель, поэтому Уго отстранил от подрезки и мулата Николау и в итоге взялся за дело в одиночку, методично проходя лозу за лозой.