Когда фелюга отдалилась от берега, Уго – то ли из-за того, что море здесь было спокойнее, то ли уже приноровившись к дьявольской скачке по волнам – сумел расслабиться и сесть, привалившись спиной к борту. Одноглазый валялся на палубе – рядом с проституткой, которая направлялась в валенсийский бордель, и семейством, которое не отваживалось произнести ни слова после того, как один из моряков перед выходом из Барселоны решил подшутить и напугал их до полусмерти, рассказав, что идет самый страшный год необъявленной войны между Генуей и Барселоной. После смерти Мартина королевства были обезглавлены, и в Сицилии вспыхнула очередная война за власть между Бланкой, вдовой Мартина Младшего, и Бернатом де Кабрера, верховным судьей королевства. Сицилийская знать, а еще пуще – сами сицилийские города поднялись друг на друга, выбирая одну из сторон. Палермо воевал против Мессины; Трапани, где к каталонцам относились благожелательно, – против того и другого города; столица Катания и Сиракузы сражались за собственные интересы. А потом и Сардиния, всегда готовая к мятежу, снова восстала после смерти Мартина Младшего, и новой армаде пришлось отправляться из Барселоны на помощь губернатору острова. Корсарские нападения и морские битвы между Каталонией и Генуей становились все более жестокими и кровавыми; пленных теперь не брали, побежденным отрубали голову или топили вместе с кораблем, приковывая цепями или вешая на реях.
Одноглазый Матео воспрянул к жизни, как только сошел на берег в Валенсии; за несколько дней пути они побывали во всех торговых портах. Ни Уго, ни Матео не знали этого столичного города, посему они доверились проститутке Марии, которая пообещала, что рядом с борделем их ждут таверны и гостиницы на любой вкус, там-то они и выспятся.
– Или наоборот: не выспитесь, зато прекрасно время проведете, – добавила женщина и подмигнула Уго.
А тот подмигнул ей в ответ. Одноглазый ругнулся вполголоса и сплюнул. За время пути эта молодая смазливая вдовушка, у которой не осталось в жизни иного выхода, кроме как отдать своего сына в приют, а самой заняться проституцией, успела сдружиться с Уго, виноторговцем; кривому же слуге оставалось только беситься, слушая их смех и болтовню. Однажды Матео всерьез осерчал и попробовал разъединить эту парочку. «Оставь нас в покое!» – прикрикнул Уго. Парень заметил, что Матео нахмурился и сжал зубы, но, к его удивлению, одноглазый ничего не сказал, отвернулся и отодвинулся к борту фелюги.
Уго рассказывал Марии о винах, она ему – о проститутках. А еще он спросил о монастыре, где жила Арсенда. Женщина расхохоталась в ответ: она бывала в Валенсии всего-то пару раз. Обычно она путешествует с места на место. Мария была родом из Барбастро, одного из главных городов Арагона. Так ее и прозвали – Мария из Барбастро. А работала она в Барселоне. «Кстати, я никогда тебя там не видела». Уго порадовался, что редко посещал бордели. Мария щебетала без умолку, уговаривала его попробовать, заверяла, что никакой это не грех. Шлюхи приходят и уходят. Клиентам нравятся перемены, и держатели публичных домов стараются им потакать… Да, вообще-то, сутенеры запрещены, но любая проститутка стремится попасть к кому-нибудь под крыло. Теперь Мария направлялась в Валенсию, потому что ей сказали, что это большой город, около сорока тысяч жителей, но главное, потому, что в этом городе гуляют большие деньги, в отличие от Барселоны, где денег становится все меньше и меньше. А вообще-то, известно: где водятся денежки, там мужчины тратят их на женщин навроде нее. «Хотя для тебя я цену бы поубавила», – обещала плутовка.
В Валенсии определенно гуляли большие деньги, потому что бордель оказался не обычным домом, как устроено в Барселоне, – это был город в городе, и ведущие туда улицы были перегорожены, чтобы проход осуществлялся лишь по одному пути, как было в еврейском или в мавританском квартале, – такой до сих пор сохранился в Валенсии, а еврейский квартал, как и в Барселоне, разрушили еще в 1391 году; город тоже объявили свободным от евреев. Внутри зоны, отведенной для плотских утех (вплоть до Новых ворот и городской стены с башней Санта-Каталина), располагались и гостиницы с тавернами; здесь же было множество одноэтажных домиков с ухоженными садиками перед дверью.
«Ну конечно, – ответила Мария на вопрос Уго. – В каждом из этих домов живет по женщине… по крайней мере по одной».
В тот вечер подозрение, которое закралось у Уго еще на борту фелюги, подтвердилось. Парню понадобилось выйти из комнаты, которую они сняли на двоих. Одноглазый не пропускал, они заспорили, и тогда Уго пихнул его с такой силой, что Матео отлетел к противоположной стене. Увидев блеск кинжала в руке кривого, Уго уже искал, чем защититься. И все-таки Матео не стал нападать. По всей вероятности, таков был категорический запрет графа. Ведь Рожер Пуч когда-то видел, как Матео избивал Уго в винном погребе, и знал об их непримиримой вражде. Уго был нужен графу живым.