Наследники земли

– Ты ничего не сделал, Уго, – перебила его Барча. – Да, конечно, этот поганый выкрест отречется, но не в этом суть. Только представь, что будет, если граф де Наварклес и адмирал каталонского флота узнает, что епископ Барселонский участвовал в похищении его молодой жены, матери его наследника. Думаю, твой друг точно способен сжечь этот дворец к чертям собачьим.

– Это верно, – подтвердил Уго, – но какие у епископа гарантии, что я ему не расскажу?

Он сам сообразил, еще до того, как Барча ответила.

– Ты ведь не расскажешь этому зверю, – прошептала она, – что Мерсе – дочь монахини от какого-то проходимца?

– Нет, – вздохнул Уго, представив реакцию Берната на это известие.

– Вот и все, это твоя страховка. Ни один из вас не заинтересован в том, чтобы граф обо всем узнал.

– А если мне не дадут выйти из дворца? Тогда никто ничего не узнает.

– Ты отправишься в свою таверну, и пока твой помощник, о котором ты говорил, не вернется сюда, я не отпущу епископа. Если я пойму, что прошло слишком много времени, то убью гада. Понял меня? – обратилась Барча к священнику. Тот кивнул. – Как только выйдешь отсюда, – она снова повернулась к Уго, – расскажи эту историю Катерине и тем, кому доверяешь. Таким образом, убивать тебя больше не будет смысла. Согласен?

Барча подозвала чиновника и дала ему указания. Епископ подтвердил ее слова, всерьез уверовав, что может выйти из этой кельи живым.

– А если они донесут аббатисе или Рехине?

Барча пожала плечами, и епископ вздрогнул.

– Простите, ваше преосвященство, – посмеялась мавританка над нечаянным уколом. – Что до аббатисы, то зачем им это? Они сами ее запугивают, с чего им ее предупреждать? А Рехина… Она, конечно, узнает. Но не сомневайся, переживет. Так или иначе, ты должен рискнуть.

Разговор о риске вернул Уго к реальности.

– А как же ты?

Барча прохрипела:

– Ты должен спасти мою девочку, Уго, забудь обо мне. Иначе ее убьют. Такие интриги всегда заканчиваются плачевно. В день, когда все уладится, так или иначе, ее убьют или бросят гнить в каком-нибудь подземелье, чтобы не смогла их обличить. Поторопись, на карту поставлена жизнь Мерсе. И никому не верь, Уго, ты меня понял? Ни адмиралу, ни мажордому-коротышке, ни церковникам, ни викарию… ни русской.

– Но…

– Она хорошая, правда, но слабая. Очень слабая. Никому не верь, Уго, никому. Ты сам за себя. А я остаюсь здесь. – Барча выждала несколько мгновений, затем пару раз откашлялась и продолжила: – Я провела два долгих года в поганой темнице за то, что вошла в церковь, почтительно, со всем смирением, поэтому представь, какая страшная кара меня ждет за то, что я под угрозой смерти удерживаю здесь его преосвященство. Я готова, Уго. Я бы никогда не нашла лучшего способа умереть, чем отдать жизнь за мою девочку… и за тебя. Уходи.

Уго колебался.

– Мой приговор уже вынесен, Уго. Иди, ты все равно ничего больше не сможешь сделать. Уходи.

Поднявшись с пола, Уго вернул мавританке тот поцелуй в губы, которым она попрощалась, когда он первый раз навестил ее в тюрьме. Затем, изо всех сил сдерживая подступившие слезы, Уго склонил голову и быстрым шагом прошел между расступившимися перед ним священниками и солдатами.

Ее протащат по всей Барселоне, расчленят и развесят останки на виселицах. «Так всегда делают с сарацинскими рабами», – пробормотал Уго, но Катерина не ответила. Уже несколько ночей ее терзали страшные конвульсии. Похоже, русскую мучили жесточайшие кошмары – лицо ее было перекошено, руки неестественно выгибались. Уго не знал, как ее успокоить, – и просто обнимал ее, плача, как ребенок.

Он утешался, лаская внука. Бернат не возражал против того, чтобы Уго навещал Арнау, но мстительная кормилица не подпускала деда слишком близко. «Он не твой, сука», – упрекнул ее Уго. Но она просто унесла Арнау без всяких объяснений. «Сукина дочь!» Эти оскорбления прибавились к несметным богохульствам и проклятиям, которые ежечасно лились из уст графа. Если рассказать, что Мерсе не моя дочь, ситуация только ухудшится, думал Уго, видя, как слуги ведут себя – тише воды ниже травы, молчаливые, испуганные. Конечно, Бернат убьет его на месте, обнажит шпагу и проткнет насквозь, а быть может, даже голыми руками, задушив или забив до смерти.

Море также не приносило ему успокоения. Слушая ропот волн и порывы ветра, он всего лишь вспоминал слова Дольсы: «Море только движется вперед-назад. А потом снова и снова». Может, она была права… Виноградники Раваля давили на него, словно указывая на все ошибки, совершенные им на протяжении жизни. «Барча, Барча, Барча». Он будто слышал, как кричит виноградная лоза. Это случилось за пару дней до казни. Он укрылся в своем погребе, темнота и тишина сдавили ему грудь; сердце принялось бешено колотиться, его объял жар и пронзила дрожь.

Он рванулся и побежал наверх. Таверна была закрыта, Педро лежал перед очагом, притворяясь спящим.

Катерина приняла его, молча опустив голову. Она сидела на краю постели и больше не плакала. Уго рухнул на кровать лицом вниз. Воцарилось тягостное молчание. «Я вернусь», – пообещал Уго.