Уго не хотел плакать, глядя на то, что осталось от Барчи. Она вышла на самый центр площади, и чем яростнее Уго пытался сдержать слезы, тем больше крови сочилось из-под его ногтей, впившихся в стену церкви. Но он не отрывал глаз, это был его долг – мавританка пошла на смерть ради Мерсе. Барча посмотрела на церковь Святой Марии – оттуда началось ее заключение во дворце епископа. И никто не мог уловить, какое утешение приносила ей память о том, как ее девочка входила в храм подобно королеве. Уго знал, что Барча его увидела: их взгляды встретились – всего на мгновение, но его оказалось достаточно, чтобы рассказать друг другу всю жизнь.
Барча закричала – возможно, это был самый громкий крик в ее жизни – и попыталась встать. Уго не выдержал и заплакал. И вдруг – быть может, из-за отчаянного вопля мавританки, или в силу внезапного молчания, которым толпа встретила это последнее усилие обреченной женщины, или просто по собственному желанию – осел встал. Солдат, его тянувший, был удивлен. Как и толпа. Барча поднялась, сколь могла выпрямилась и устремила взор на церковь Святой Марии у Моря.
Солнце озарило фигуру сломленной женщины, с головы до ног выпачканной грязью и кровью.
Взгляды Уго и Барчи снова встретились. Мавританка дрожала, изо всех сил пытаясь стоять прямо. А потом на ее разбитом лице появилась неопределенная гримаса. Лишь Уго понял, что она значила: благодарность, привязанность, нежность… «Запомни этот дар, – хотела она ему сказать, – мой дар. Я отдаю за нее свою жизнь. Спаси мою девочку». Они тихонько улыбнулись друг другу, и Барча, не скрывая боли, распрямилась еще больше, показывая, насколько она сильная, показывая, что Уго должен запомнить свою мавританку именно такой и что она не хочет, чтобы он видел ее несчастье, ее падение.
Тем временем, несмотря на все усилия солдата, осел не двигался с места.
– Перед Святой Марией, – прошептала женщина на лестнице.
– Словно это чудо, – сказала вторая.
– Чудо! – воскликнула третья.
– Дева не хочет, чтобы мавританку казнили!
– Освободите ее!
«Чудо!» – закричала толпа. Уго огляделся и затаил дыхание. Неужели осужденную еще можно спасти?
Офицер, сопровождающий процессию, обнажил меч и плашмя ударил осла по крупу. Серый заревел и прыгнул вперед – Барча вновь рухнула, а осел продолжил движение.
– Чудо? – передразнил солдат, почтительно кланяясь ослику.
Толпа ответила взрывом хохота.
Уго вернулся в таверну окольными путями, стараясь идти как можно дальше от улиц, где продолжали мучить Барчу, волоча ее на берег, к верфям. Он не мог сдержать слез. Барча обрекла себя на смерть ради них, ради Мерсе. Ее четвертуют на Новой площади перед дворцом епископа, затем насадят голову на пику и развесят останки по всей Барселоне. Уго пришлось сесть на скамейку, прежде чем он достиг площади Сант-Жауме, – ноги подкашивались, неконтролируемая дрожь сковывала движения, но Уго глубоко вздохнул и заставил себя продолжить путь. В таверне не оказалось ни одного посетителя. Катерина сидела в одиночестве за одним из длинных столов – перед ней стояла чаша с вином. Педро покачал головой, когда Уго показал на чашу. «Это первая», – тихо сказал мальчик. Уго налил себе вина, сел рядом с Катериной и взял ее за руку.
– Я вчера ходил к нотариусу, – сказал виноторговец. – Теперь ты моя наследница. Так что если со мной что-нибудь случится…
Услышав эти слова, Катерина вырвала свою руку, закрыла лицо и заплакала.
– Катерина, – прошептал Уго, пытаясь ее утешить.
– Мне не нужна таверна, – проговорила она, не отнимая рук. Уго изумился. – Мне нужен ты.
– Да, но я хочу тебя защитить.
– Я не хочу и думать, что ты можешь умереть. – Катерина опустила руки и говорила громко, глядя на него бледными покрасневшими глазами.
– Милая, со мной все будет хорошо.
– Тогда зачем… – Катерина осеклась. «Зачем ты составил завещание?» – хотела она спросить. – Я буду о тебе молиться, – произнесла Катерина вместо этого.
Пили молча. Вдалеке еще был слышен шум мрачной процессии, возвращающейся с Новой площади, – возможно, по Рамбле. Катерина задрожала – они оба замерли в благоговейном молчании, понимая, что происходит в эти минуты. Звук шагов, крики и смех на улице Бокерия, тихой и почти безлюдной до сей поры, возвестили о смерти Барчи. Уго поднялся и нежно поцеловал Катерину в макушку. Он пошел в свою комнату, взял теплую одежду, затем запасся сыром и солониной, достал часть сэкономленных денег и вернулся на первый этаж. Катерина по-прежнему сидела за столом – бледная и безмолвная.
– Я ухожу, – шепнул ей Уго, – если понадобится, монеты спрятаны там же, где и всегда.
Он вновь ее поцеловал. Катерина не ответила. На выходе Уго обратился к Педро:
– Позаботься о ней.