Наследники земли

– Мы должны попытаться, – заявила Мерсе. – И потом, мы ничем не рискуем: если она и откажет, то вряд ли донесет. Мы можем доставить его…

– Не мы, – перебил Уго. – Мы останемся здесь, будто мы ни при чем. Как только обнаружится исчезновение Арнау, сюда сразу же нагрянут власти. И ты должна вести себя очень убедительно, когда они придут сюда.

– Непременно, – пообещала Мерсе.

– А в приорат ребенка отвезут абсолютно надежные люди, которые никогда не предадут, – сказала Катерина.

– Отлично! – воскликнул Педро, который постепенно подходил к ним все ближе. – А что я должен буду делать?

– Следить за таверной, – со значением сказал Уго. Ответ, похоже, мальчика не удовлетворил, он хотел более активного участия. – Они придут за нами, Педро, – серьезно произнес Уго, – тогда на тебя и будет вся надежда. Скажешь им, что мы все сегодня были в таверне. Никто не выходил. Всю ночь. Тебе придется им это сказать. Без колебаний.

– Это очень важно, Педро, – сказала Мерсе.

– Из меня не вытянут ни слова, даже если разорвут на куски, – заявил юноша.

Мерсе крепко сжала его руку.

– Спасибо, – прошептала она.

Полночь еще не наступила, и торжества были в самом разгаре. Уго и Катерина отправились в Раваль. Они шли по улице Бокерия в сторону Рамблы, затем миновали старые ворота и осторожно пробрались туда, где днем располагались мясные лавки. Потом они вышли на Госпитальную улицу и направились дальше, на улицу Карме. Поднявшись по улице Жутглар к краю стены, они попали на улицу Тальерс в бедный район, где жило много вольноотпущенников.

Уго и Катерина не раз ходили в это место, расположенное на самом севере Барселоны, дальше всего от моря, около новой стены, что окружала Раваль. Здесь было полно кирпичных мастерских и мясных лавок, но название улице дало именно последнее: tallers[34]. С середины прошлого века, когда вольноотпущенники оказывались в странной правовой ситуации, имевшей место, если рабы выкупали свое освобождение у господ, но еще не выплачивали полную сумму, они были вынуждены селиться за монастырем Святой Анны, за пределами обнесенной стеной части города, – стены вокруг Раваля в то время еще не было. Спустя несколько десятилетий это правило забылось, но вольноотпущенники продолжали селиться здесь, в привычном для них районе, который и стал, именно благодаря им, да и мясникам с кирпичниками в придачу, одним из самых убогих в городе, где налоги были низкими, а жилье дешевым и где жило больше всего нуждающихся семей. Когда Уго и Катерина разбогатели на продаже огненной воды, они, в память о Барче, продолжали помогать вольноотпущенникам и рабам – и, к восторгу Катерины, не раз жертвовали деньги, чтобы какой-нибудь человек, как некогда она сама, томящийся в рабстве, мог выкупить свободу. Так они помогли очень многим.

Однако, всякий раз оказываясь в этом убогом районе, Уго не думал ни о рабах, ни даже о мавританке. Он вспоминал Лысого Пса. Тут было его логово. Где-то здесь Уго вернул ему сандалии, а Жоан Амат не захотел их брать и потребовал взамен топор. Сколько лет миновало с тех пор!

Они направились в дом Лусии, мавританки, такой же говорливой, как Барча, только немного светлее. Она работала швеей и была искусной мастерицей, поэтому ей ничего не стоило внести плату за освобождение раньше срока. Симон, ее муж, работал погонщиком мулов и часто арендовал у винодела Тинту и Бланку. Он очень скучал по ним и по тому мулу, которого Уго привел из Сабанеля, – после того как толпа разграбила таверну и мулы пропали.

Между Лусией и Катериной завязались хорошие отношения, но с Барчей мавританка общалась намного ближе – их объединяло происхождение. Детей у Лусии не было.

– Мы обретаем свободу и возможность пожениться уже на склоне лет, – жаловалась Лусия. – А если зачать детей, не выплатив выкуп, то мы нарушим условия договора и вернемся в рабство.

Но в остальном дела у супругов шли хорошо. Они жили довольно вольготно, занимая две комнаты в трехэтажном доме на улице Тальерс. Потребности у них были небольшие, и потому они с радостью помогали другим рабам, давая за них поручительство, как это прежде делали Барча с Катериной.

Хотя уже стемнело, Лусия шила дома при свете лампы. Едва в ее комнату, которая никогда не запиралась, вошли Уго и Катерина, швея сначала удивилась, а затем, разглядев тревогу на их лицах, забеспокоилась.

– Он все сделает, – пообещала Лусия, выслушав гостей, и многозначительно посмотрела на Симона. Муж покорно кивнул.

Винодел усмехнулся. Совсем как Барча – властная, неудержимая.

– Это может быть опасно, – призналась Катерина.

– Если я откажусь помочь, призрак Барчи будет преследовать меня до конца моих дней, – пошутила швея.

– Возможно, к вам придет викарий.

– Будет куда хуже, если дух Барчи будет сердито бродить по дому, – рассмеялась мавританка. – Уж пусть лучше сюда нагрянут люди викария. Она любила Мерсе как свою дочь, а мы… – Хотя со дня смерти мавританки прошло много времени, Лусии пришлось откашляться, чтобы продолжить фразу: – А мы с Барчей были… даже больше чем сестры. А сестры всегда помогают друг другу.