Наследница

— Ну, знаешь. Верь не верь, а факт налицо. Кстати, нам пора. Ребята уже закончили с местностью и трупом.

Они распрощались с Игнатом Тимофеевичем и направились к вертолету…

30

Николай удивился до глубины души, когда вертолет приземлился в аэропорту на Ржевке в Санкт-Петербурге. Он был настолько уверен, что они летят в Москву продолжать поиски, что ни разу не спросил Павла о маршруте.

— Что теперь? — поинтересовался Воронцов, выбираясь на воздух.

— Покажем тебя нашему врачу, — заявил Чубатый, — кое-где подлатать придется. Швов пять будет, — поморщился он, разглядывая правую скулу Николая. — Ты как, по-прежнему предпочитаешь водочку новокаину? А то заедем по дороге…

— Подожди, я не о себе.

— А! Ты о своей подопечной? У Галины Светловой на руках два билету. Они со Шмариным должны были сегодня вылететь в Берлин. В аэропорту ее ждут. Да и перехват работает. Им не удастся выбраться, не волнуйся. А делом займутся москвичи. Там сподручнее все концы схватывать, основные материалы — у них.

— А как же мы?

Чубатый обнял Воронцова за плечи и потащил к машине, выруливающей им навстречу.

— А мы, Коль, на подхвате.

Кроме нескольких рваных ран, которые пришлось штопать, у Воронцова были сломаны два ребра. Врач настаивал, чтобы он остался.

— Вы кто по званию? — рявкнул он.

— Подполковник, — пожал плечами Николай.

— А я полковник. И приказываю вам, младшему по званию, остаться в госпитале на неделю.

Николаю очень не хотелось признаваться военному врачу, что он в отставке и никакого отношения к их ведомству не имеет. Но пользоваться чужими привилегиями…

— Конечно, он останется, речи быть не может, — сказал Чубатый и подмигнул Николаю, мол, не робей.

Воронцов шепнул ему:

— Правда — не могу. Пес у меня дома. Пропадет.

— Да не ври ты, — так же тихо шепнул Павел. — Знаю я все про твоего пса. Он в надежных руках.

Николай уставился на него во все глаза, но Чубатый подтолкнул его к молоденькой сестричке, которая ждала, чтобы проводить больного Воронцова в палату, отдал честь и был таков.

31

10–14 января 2001 года. Санкт-Петербург

В госпиталь привозили ребят из Чечни. По вечерам все собирались в большой комнате и с азартом обсуждали новости, рассказывали о боевых действиях, о ночных вылазках. Николай чувствовал, что от этих рассказов кровь в его жилах бежит быстрее и ударяет в голову, как шампанское. Рядом с этими молодыми ребятами он чувствовал себя молодым. Закрывал глаза, и казалось снова — ущелье, костер, старые друзья.

По ночам он почти не спал, упиваясь собственными воспоминаниями, проклиная себя за то, что выбросил из жизни пятнадцать лет. Сейчас ему казалось, что после гибели Вики он заболел какой-то смертельной болезнью. Болезни этой еще не придумали названия и, конечно, средства от нее тоже не изобрели. Будто в жизни кто-то приглушил звук, цвет, отключил все чувства. Он ведь и впрямь некоторое время подумывал о том, чтобы уйти в монастырь. Даже съездил на Валаам. Хорошо хоть вовремя одумался.

Когда самое острое горе изжило себя, он не смог выбраться из потока обыденности, он плыл по ее течению, и течение это уносило его все дальше и дальше от прошлого. И если бы не встреча с Лией… Нет, он не мог на нее обижаться. Пусть она — само коварство, пусть, кроме этого дурацкого наследства, ей ничего не было нужно, пусть вся ее пылкая страсть — лишь маска, Воронцов был благодарен Лие за то, что она появилась в его жизни. Иначе он бы так и прожил остаток дней в серости и скуке. Лия встряхнула его, заставила целых десять дней заниматься тем, что он умеет и любит делать. И спасибо ей за это, и хватит. Точка. Это были десять дней, которые потрясли его мир.

Однако, начиная думать о Лие, остановиться он уже не мог. Что-то не складывалось в этой истории. Воронцова не покидало чувство, что он что-то упустил, проглядел, не придал чему-то значения.

32

15–18 января 2001 года. Санкт-Петербург

Выписавшись и вернувшись домой, Николай почувствовал такое одиночество, что готов был волком выть и лезть на стенку. Желания возвращаться к работе в мастерской не было. Мысль о том, что все кончилось и теперь жизнь снова войдет в наезженную колею, была невыносима. Дик, поначалу встретивший его с настоящим собачьим восторгом, вечерами тихонько выл, сидел у входной двери и даже пытался скрести ее лапами. Очевидно, Вера сумела околдовать его за неделю или кормила уж чем-то таким вкусным, что пес, выпусти его теперь за дверь, помчался бы к ней, не раздумывая.

Два дня Николай уговаривал себя съездить в мастерскую, оплатить счета за аренду и начать работу. Но он ждал, что с минуты на минуту зазвонит телефон и Чубатый или Пахомыч расскажут, как идут дела, попросят что-нибудь сделать. Да пусть хоть выпить пригласят, черти полосатые! Николай был готов на все. Но телефон молчал, будто умер. Даже Вера не звонила. Никому он теперь не нужен.