Наследства

С давних пор они больше не платили за страховку, а любая болезнь представляла собой недоступную роскошь, так что оставалось надеяться лишь на дешевых целителей — псевдофилантропов, фотографии которых украшали страницу газетных объявлений. Поэтому Ванделье и его жена настойчиво отгоняли от себя все, что могло повлечь расходы, к которым они были не готовы. Оставалась проблема с зубами, а теперь появилась еще и проблема в половой сфере, которую приходилось игнорировать, точь-в-точь как игнорировался и сколиоз Женевьевы. По тому же принципу они ничего не чинили, и всякий испорченный предмет так и пребывал в этом состоянии. Вот почему в квартире были стулья с недостающими прутьями, разрозненные чашки, множество разных обломков и почти не было белья. Едва ли можно понять, как Альфреду Ванделье удавалось заниматься своим ремеслом, требующим опрятности и точности, хотя, впрочем, клиенты один за другим покидали его заведение, а кредиторы, со своей стороны, уже поднимали шум. Ванделье принял на комиссию партию электрических кофеварок, которые почти не продавались и аляповато заполняли витрину, однако он сумел прикарманить семь или восемь штук и сбыл их самостоятельно. Он оказался уже на грани ликвидации, как вдруг настала Черная пятница, которая, впрочем, не спасла его от разорения.

* * *

Черная пятница не особо повлияла и на дела Клэр Пон: коллекционеры оставались ей верны, а ее статьи по-прежнему охотно читались. Она бойко работала одной рукой, а другой швыряла, стараясь не попасть в абажуры, липкие комки слюны, которые без конца приносили Тай-фун и Па-чу-ли. Небольшая обида, что Клэр затаила на Рафаэля, исчезла, когда она узнала, что он действительно болен и уже давно страдает от опухоли в мозгу. «Величиной со сливу», — утверждал он, и это многое объясняло, в том числе непроизвольные гримасы, иногда появлявшиеся у него на лице. Она отнесла ему гостинцы на квартиру в 15‑м округе — две комнаты, хаотично загроможденные пыльным хламом и продавленными стульями, где единственным красивым предметом оказался подарок Клэр. Рафаэль бродил внутри или сидел, рухнув в кресло, где Клэр его и застала: в толстых носках, сгорбившимся под домашним халатом в пятнах чая. Смерть, уже касавшаяся его костлявым перстом, была не сокрушительным апофеозом, a hueca у incolora — пустой и бесцветной, как говорят испанцы. Друзья, сменявшие друг друга возле умирающего, просили молодую женщину поухаживать за ним, но она отказалась, не обладая характером доброй сестры милосердия. Она узнала о смерти Рафаэля с грустью, но без огорчения. Сходила к нему на могилу — «из любопытства», как она считала, но все же оставила там красную розу.

* * *

Помимо имения в Солони, о котором он заботился, рассчитывая провести там старость, другие жилые дома Жоашена Супе его разочаровывали. Они мало-помалу разрушались и больше не приносили ожидаемых доходов. Ремонтируя исключительно то, что этого стоило, Супе позволял свинарнику в 19‑м округе разваливаться и говорил себе, что дом на улице Сен-Пер не может так скоро утратить топографическую и историческую ценность, а потому следовало направить все усилия, пускай и с осторожностью, на «Селену». Если мадмуазель Клэр Пон платила за аренду регулярно, то Альфред Ванделье всегда задерживался, а подвал уже слишком долго пустовал. В любом случае плату за мастерскую нужно было существенно поднять, Ванделье, если удастся, выгнать, а подвалу придать заманчивый вид. Жоашен Супе отремонтировал сантехнику, а также немного починил кровлю. Нужно было обязательно выяснить на месте, — особенно у Ванделье, — в каком состоянии находятся паркетные полы. «Хоть я и старик, — думал Супе, — но житейской сметкой не обделен». Цыпочка тоже была по-своему ею не обделена, разве что плохо готовила, но, так или иначе, Жоашен Супе не был падок до столовых радостей. Он скверно жил в юные годы, питаясь чечевичной похлебкой и извлекая из зубов кости копченой селедки. Порою он думал об этом, и мрачные воспоминания выгодно оттеняли конечный успех, но никогда не рассказывал-особенно Цыпочке, которая могла этим воспользоваться.

Тем временем, ничего не ведая о намерениях Супе, Клэр Пон готовила холст, предназначенный для одного из ее видений.

Видение. Толпа слуг, бледных, как страусиное яйцо, в париках, посыпанных фиолетовым песком, или умащенных бальзамом и с заплетенными в косы волосами, с густо накрашенными веками, киноварными губами до ушей, красными от африканской хны ладонями и ступнями, отбрасывают огромные тени на перегородки подземного помещения, где пляшет множество факелов. Эти люди хлопочут вокруг живой мумии, забившейся в подушки, вокруг пергаментной хризалиды, дрожащей посреди белой шерсти и шелков, расшитых золотыми лаврами. Она плачет. Амальте Куме Сивилла плачет, ведь Аполлон наделил ее бесконечным долголетием, не даровав вечной молодости. Уж таковы дары богов.

Записав видение, подготовив холст и сделав наброски, Клэр спросила пекинесов:

— А теперь чуть-чуть бургундского?..

* * *

Ванделье ликовал: