Наследства

В мать лауреата, поднявшую над головой номер 6, словно чемпион — кубок, запустили карающую соску, а председатель жюри упал в обморок. Номер 8 вышел из схватки с большой шишкой на лбу, номер 3 — с расквашенным носом, а Шанталь Гренье, с отдавленными пальцами на ногах, вышла из комнаты, унося номер 1, посиневший от злости. Пока побежденные с воплями расходились, люстра, раскачанная таким столпотворением, оторвалась и рухнула с грохотом взорвавшейся бомбы посреди гостиной. Люстра, к сожалению, никого не поранила, лишь разметав по всей комнате радужные снопы хрустальных слез. Она была в стиле Людовика XIV и куплена на распродаже в очень престижном мебельном магазине.

Некоторое время спустя номер 6, которого звали Марсель Сюке и который жил недалеко от «Селены», был выловлен в черных водах Марны. Его голову окружал ореолом толстый венчик коричневато-серой пены и мокрой листвы, длинные травы мягко оплетали своими изумрудными узами его стеклянистобелое тело — цвета лунного камня. Следствие выявило, что его задушила подушкой рассерженная служанка, поскольку он упорно отказывался от превосходной молочной муки. Мадам Сюке, все еще обремененная запасом из 86 коробок, подумывала сбыть их бакалейщику по оптовой цене.

* * *

Хотя маленький братишка Филиппа Гренье был безобразен, сам он, напротив, был очень хорошенький — лакомый кусочек для извращенца. Мать Филиппа появилась на террасе, где он тренировался косить глазами и свистеть, что не так-то просто, особенно если стараться делать это одновременно.

— Скоро у тебя будет сад намного красивее, — сказала она сыну.

В самом деле, колоссально нажившись на черном рынке и других ловких махинациях с маслом-яйцами-сырами, Гренье с самого начала считали свое пребывание на вилле временным. В 1948 году они приступили к строительству здания, которое представляли себе огромным, пышным, с обилием мрамора, дороговатого для бывшего мясника. Два года спустя они переехали на эту виллу, напоминавшую гробницу сатрапа, построенную кретином, где бело-золотая мебель нашла для себя подходящую обстановку.

Жаку Гренье не посчастливилось долго ею наслаждаться. Проводя воскресенья на охоте, он любил стрелять во все, что движется, во все живое, чаще всего бросая смертельно раненых зверей, которые заползали в какие-нибудь заросли, чтобы там издохнуть, или падали в Марну. Он не только с радостью убивал и калечил под благовидным предлогом оздоровления лесной фауны, но и чувствовал удовлетворение от принадлежности к традиционному братству тех, кто олицетворял в его глазах силу.

От этих людей воняло кожей и мокрой шерстью, они говорили грубыми голосами и устраивали варварские пирушки, на которых дичь плавала в черных соусах, а резкие специи перебивали вкус требухи. Как всякий охотник Жак Гренье ненавидел кошек, не вынося их конкуренции. И, как все ему подобные, он и здесь не испытывал недостатка в извращенных аргументах. Так, если, сидя за рулем своего огромного «мерседеса», он замечал кошку, мчавшуюся вдоль дороги или перебегавшую ее, он прибавлял газу и, ловко управляя машиной, раздавливал гадину, что доставляло ему безмерное удовольствие. Но вот как-то вечером, когда, заметив в свете фар большого рыжего кота, он попытался на него наехать, несшийся навстречу грузовик столкнулся лоб в лоб с «мерседесом» Жака Гренье. После слишком уж быстрой смерти его соскребали ложкой, а тем временем большой рыжий кот уже благополучно вернулся на охоту — редкий пример имманентной справедливости.

Поскольку виновником аварии был муж, Шанталь Гренье пришлось оплатить больничные расходы одного из водителей грузовика и ремонт машины, а это оказалось не абы что. Филиппу же смерть отца вовсе не помешала свистеть, одновременно кося глазами, чему он наконец научился, оглашая эхом шикарное жилище, которое однажды должен был унаследовать.

* * *

Жан Бертен забыл о том, что он рогоносец, и о муках 1944 года. Он принимал свою жену такой, какова она есть, даже после того как она стала красить волосы в черный цвет со сливовым отливом, оставляя на макушке порыжевшую оголенную проплешину. Стремясь к благоразумию, Жан Бертен подумывал удалиться от дел, даже если пришлось бы провести остаток дней среди полинявших пьеро и терзаемых сонатин. Он решил окончательно поселиться в своем старом пуатвинском доме, избавившись от особнячка в Сен-Манде и ликеровой фабрики. Он продал предприятие и рецепт «Эсмеральдины» холдингу, производившему итальянские аперитивы и возглавляемому женевским кальвинистом, по мнению которого любой алкоголь пылал адскими литерами. Несмотря на хорошую выручку, качество продукта существенно снизилось.

После отъезда Гренье Жан Бертен, больше не желая сдавать жилье, собирался избавиться и от «Селены» и, даже не успев предпринять шаги в этом направлении, получил от агентства «Домус и компания» неожиданное предложение британского покупателя.

* * *