Наследство для безумцев

Часы летели, одна история сменяла другую. Купец благополучно убедился в верности жены, а жестокий правитель, пытавшийся разлучить влюблённых, как и полагается, был посрамлён. Далее последовала леденящая кровь байка о разбойнике, повстречавшем призрак когда-то убитой им девушки, а затем — длинная волшебная сказка, где друзья-герои сражались с демонами, решившими погубить их город. Гостиница то взрывалась раскатами многоголосого хохота, то на глазах у особо впечатлительных посетителей появлялись слёзы, а то вдруг как-то само собой вспоминалось, что на дворе — глухая ночь, и у тех, кто бродит по ночным пустырям, острые зубы… Лишь когда первые лучи Хольтара, Дарителя жизни, позолотили тёмное небо, сказительница с утомлённой улыбкой попросила у слушателей пощады. Люди словно очнулись от волшебного сна: зашумели, задвигались, заговорили все разом… Вместительная миска в очередной раз пошла по кругу и вернулась, заполненная монетами до краёв. Напоследок побаловав публику фривольной побасенкой о дворнике и трёх красавицах, Далра устало потёрла глаза и откинулась на спинку высокого стула. Что ж, ночь удалась. И заработать тоже получилось немало.

Глядя, как толпа постепенно и неохотно редеет, женщина мягко улыбалась. Люди всегда одинаковы — когда им даёшь что-либо редко и неохотно, то в их глазах полученное приобретает необычайную ценность. Даже если это сказки, которые каждый может выдумать и сам.

Необычная возня у входа привлекла её внимание. Кто-то упрямо пытался выгрести против течения — что было нелегко, но смельчак упорно протискивался через толпу по направлению к нескольким бочкам, заменявшим сказительнице сцену. Спустя миг глаза Далры блеснули узнаванием, и она махнула рукой, подзывая старого знакомца. Вышибалы, пытавшиеся уговорить странного посетителя убраться подобру-поздорову, прекратили свой тяжкий (и тщетный) труд, а парень радостно утроил усилия и вскорости уже восторженными возгласами приветствовал сказительницу.

Был он высок, но не широкоплеч, а, скорее, долговяз. Вытянутое лицо с уныло висящим носом могло бы принадлежать человеку, совершенно разочаровавшемуся в жизни, если бы не блестящие ироническим весельем глаза (правый при этом подозрительно припух). Большой рот с тонкими губами раздвинулся почти в лягушачьей улыбке, и парень, подобравшись поближе, радостно склонился в поклоне, подметая пол пером с видавшей виды шляпы:

— Приветствую мою самую удачливую из заклятых соперниц!

— И тебе не чихать, Тинни. Как жизнь? Давненько я тебя не видала.

Парень закатил глаза:

— А могла бы и вовсе не увидать! Нет, ты представляешь? Стоило немного подзадержаться — и всё, меня не пускают в дверь! Я им талдычу, что ты была бы счастлива перекинуться со мной парой слов, но эти костоломы, похоже, совсем оглохли и перестали разбирать человеческую речь!

Далра искренне расхохоталась:

— Тинни, ты неисправим!

— А это потому, что меня нужно не исправлять, а любить! — гордо подбоченился парень. Далра покачала головой:

— Да уж, любить тебя заповедовали людям боги! К слову: а где это ты подзадержался?

На самом деле, ответ был известен женщине заранее: только одна страсть могла заставить Тиннимана по прозвищу Юбочник пропустить то, что касалось напрямую его профессии, и страстью этой были женщины — все и сразу.

— Ну как тебе сказать… — парень сделал вид, что смутился. — Мы тут с одной девушкой — дочкой пекаря — обсуждали азы игры на лютне, и так увлеклись…

— Прекрасно понимаю. Ещё бы — ужасно увлекательная тема, — серьёзно кивнула Далра, и собеседники дружно рассмеялись.

Лютнистом Тинниман и впрямь был талантливым. Если б не его неисправимый характер, побуждавший регулярно нарушать покой чужих жён (и столь же регулярно огребать от возмущённых его визитами мужей), слава великого музыканта давным-давно гремела бы по всему Падашеру, если не по всей стране. А так он вынужден был скрываться в Гадюшнике, да и там его порой настигали громилы, нанятые оскорблёнными в лучших чувствах горожанами, а иногда — горожанками, не стерпевшими очередной измены. Говоря по правде, он подкатывал и к Далре, прекрасно зная о её связи с Аштаркамом, но тут уже сама сказительница пожалела дурака и дала ему от ворот поворот. Обижаться Тинни не стал — женщин на свете было ещё много, самых разных женщин, и почти в каждой имелась своя изюминка, делавшая её лучшей на свете. А дружеские отношения позволили лютнисту принять участие в парочке похождений Далры и обогатить свой репертуар поистине замечательными балладами.

— В любом случае, я здесь и бесконечно рад тебя видеть, дорогая, — отсмеявшись, сообщил Тинни. — Ты всё хорошеешь и хорошеешь. Это дар богов, или ты сама отыскала в своих странствиях источник вечной молодости?

— Я тоже рада, — отозвалась Далра, как обычно, пропуская мимо ушей комплименты Тинни-Юбочника — ясно же, что тренируется человек, и ничего больше! — Сейчас я закажу чего-нибудь взбадривающего и пройдём ко мне, расскажешь о последних сплетнях. А вздумаешь распускать руки — сломаю лютню и нос.