Наследство для безумцев

Профессия всегда вынуждала лютниста быть в курсе последних слухов, а дружба не позволяла утаивать важные новости от прямой конкурентки. Особенно с учётом того, что надолго Далра в Падашере не задерживалась, так что никаких особенных потерь Тинни не нёс. Наоборот, мог сам получить какую-нибудь иноземную побасенку, из которой впоследствии выходила неплохая любовная история.

— Только не нос! Как я буду петь гундосым? — в притворном ужасе возопил лютнист, а затем добавил уже серьёзней: — Выпивка — это всегда хорошо, но, может, сначала отдохнёшь немного? Ты уже зелёная, хоть тебе и этот цвет к лицу. Давай я заскочу после полудня, тогда и побеседуем всласть.

Сказительница вздохнула:

— Боюсь, не выйдет. Сам знаешь: дальше я на пару ночей перебираюсь в «Пьяный череп», а это значит, что до заката мне нужно быть в Гадюшнике. Аштаркаму не нравится, когда я хожу там по темноте.

— Ха! Кому бы понравилось? Он совершенно прав, дорогая!

— И ты туда же… — на самом деле Далра спорила исключительно по привычке, и они оба это знали, хоть старательно притворялись, будто ведут серьёзную беседу. — Словом, он обещал прислать людей, чтобы меня проводили, а учитывая его нелюбовь к моим ночным прогулкам, ждать их надо как раз к полудню.

— Это чтоб на тебя успеть засветло полюбоваться, — подмигнул Тинни-Юбочник, и вдруг насторожился: — Постой-ка… Когда это он умудрился тебе что-то наобещать? Он что, был здесь? Он выходил из Гадюшника?

Сказительница поморщилась:

— Не ори ты на всю гостиницу! Был, не был, выходил, на печи сидел… Ты уже успел выяснить, где моя комната? Вот и славно, ступай туда, я Бинну закажу чего-нибудь и догоню.

Лютнист повиновался, бормоча под нос что-то восхищённое насчёт любви, наполняющей сердца людей несказанной отвагой. Сомнений не было: к следующему утру, если не к сегодняшнему вечеру, эти строчки превратятся в премилую любовную балладу. Оставалось лишь проследить, чтобы там не упоминались подлинные имена.

Именно об этом Далра и заговорила, едва вошла в комнату. Тинни, разумеется, возмутился и заверил, что ничего подобного делать и не предполагал, но его клятвы женщина привычно пропустила мимо ушей. Наконец лютнист сменил преувеличенно-невинный взгляд на нормальный и пообещал, что никто ничего не заподозрит. Пообещал, надо заметить, с явным сожалением. Далра его понимала: имена везде и всегда играли важную роль для популярности стихотворений. Но точно так же она понимала, что лично ей неприятности совершенно не нужны — а городская стража могла сколько угодно закрывать глаза на её связь с Аштаркамом, но не тогда, когда об их встречах распевают во всё горло падашерские менестрели.

Тинниман это тоже понимал, так что, когда первый запал прошёл, даже слегка смутился, а потому в качестве извинений выложил куда больше сплетен, чем намеревался сначала. Выслушав ворох новостей вперемешку с самыми дикими слухами, сказительница задумчиво прищурилась:

— Стало быть, Советник Амбиогл укатил неведомо куда?

Тинниман пару раз хлопнул ресницами. С его точки зрения, новость была самой что ни на есть рядовой, излишнего внимания не заслуживающей.

— Ну да, укатил. И одним лишь богам ведомо, где его сейчас искать и когда он вернётся. С ним и раньше это случалось, старшая дочка с делами неплохо справляется в его отсутствие. А почему тебе так интересно?

— Да так… — Далра задумчиво усмехнулась. — Есть у меня к сыновьям Хафесты кое-какой интерес. Тебя, к слову, на Праздник луны к благороднорожденному Куддару пригласили?

— Шутишь? — лютнист не скрывал досады. — Эти толстосумы, небось, и знать-то обо мне не знают. Ну, им же хуже!

— Им же хуже, — спокойно согласилась Далра. — А ты у нас по-прежнему на площади Трёх козлов выступаешь?

Изначально ничем дотоле не примечательная площадёшка получила гордое наименование «площади Трёх наместников», будучи названа так в честь троих героев, на протяжении долгих лет защищавших Падашер от осады и в буквальном смысле этого слова отдавших за город собственные жизни. Разумеется, статуи великих наместников решено было поместить на площади — в честь славных подвигов, да и вообще, чтоб люди не забывали. Тогдашний наместник, то ли внук, то ли правнук одного из героев, согласился профинансировать воздвижение статуй. Вот только скульптор, которому поручили прославить подвиги в веках, не ограничился фигурами самих наместников, и попытался приделать им за спины копья и штандарты, символизирующие невесть что, но наверняка что-нибудь героическое. Получилось изумительно похоже на рога, и народное название площади было предрешено. Осознав ошибку, заказчик статуй велел штандарты удалить, но сделал этим ещё хуже — «три козла» моментально превратились в «трёх безрогих козлов». Со временем безрогость из названия вывалилась, но козлы прочно остались в народной памяти, и статуи регулярно украшались ветвистыми веночками, а то и просто рогами, спиленными неведомо с кого.

— Ну да, — Тинниман немного растерялся. — Козлы мне уже как родные, я им пару баллад посвятил… А что?