Наследство огня

Особняком от толпы держались бойцы в красно-зеленых кафтанах и кожаных штанах в обтяжку. Все они с подозрением поглядывали на Гошара и его отряд, не снимая рук с оружия. Судьба отряда охраны их, видимо, убедила, и они молчали, но не приветствовали нового князя. Странно было видеть подобное у низших существ, но сейчас Мадор, как и они, мог только наблюдать.

Наконец появился трон – четверо придворных выволокли его из дверей расписного княжеского дома и, сопя от усердия, потащили по гремящим ступенькам . У крыльца они подождали, пока не явятся еще трое, со свернутым в трубку ковром. Ковер раскатали перед входом в храм, четыре факела поставили по его углам, а трон справа от входа, лицом к площади. Еще шестеро придворных, поставили на ковер три высоких кувшина с вином, а венцом всего оказалась огромная золотая чаша с коваными узорами. Блестели замысловато выгнутые ручки на ее боках, и драгоценные камни по краю, в пузатых боках отражалась площадь и небо с птицами.

Придворные обступили подготовленное место и вот, наконец, золотистая фигура первосвященника выплыла из храма на середину ковра. В руках безликий служитель Огня держал круглое золотое блюдо, вогнутое посередине, и в самой низкой его части трепетал едва заметный под солнцем язычок огня. Первосвященник запел молитву, все притихли.

– Княжеский трон не пустует без времени,

Ждет он лишь ветвь благородного племени.

Пламя священное светлую тайну

В час сей благой осветит не случайно.

Волей Огня, как нам предки велят,

Пусть начинается светлый обряд.

Первосвященник плавным шагом обошел все четыре угла ковра и длинной палочкой, на которую был намотан пучок сухой травы, зажег от огня, горящего в блюде, все четыре факела. Они горели почти без дыма, распространяя вокруг приятный запах хлебного дерева. Да это же обряд первого хлеба, который до сих пор соблюдают в нимелорских деревнях! И в «Неукротимом» об этом сказано!

Дай мне, земля, твоих первых плодов,

Дай мне огня и силы.

Славны плоды неустанных трудов,

Славно, что есть и что было…

Так и Неукротимый праздновал, должно быть, сбор первого урожая в году. Надо же, у бездарных хватило ума последовать обычаю высокоразвитого народа! Ну что же, неплохо! Надо присмотреться к этому обряду внимательнее, обычай тоже послужит доказательством, когда Мадор вернется домой и будет убеждать новых переселенцев лететь на Живой Огонь!

Первосвященник приподнял блюдо, кивнул высоким колпаком, и воевода Гошар, гремя высокими всадническими каблуками и звеня шпорами, прошагал к нему.

– Славный Гошар, обожжен будь на княжество,

Чистый Огонь осветит тебе путь.

Светлым и честным пусть путь сей окажется,

С этой дороги тебе не свернуть.

Гошар завернул рукав кафтана и протянул руку над блюдом с огнем. Лепесток пламени почти касался кожи, и Мадор понял, почему такие обряды назывались «обжиганиями». В «Неукротимом» так обжигали руки жених и невеста в знак нерушимой верности. Было там что-то такое…

Верность хранить я вечно смогу,

Если хоть слово ты скажешь.

Руки с тобой над огнем обожгу,

Коль к нему путь укажешь.

Значит, обжигание огнем считалось священным не только при супружеских, но и при всяких других клятвах. С другой стороны, на Нимелоре в старину часто говорили о приведении князя или короля к власти как о супружестве со страной. Разумно и возвышенно, но это не для подлых по природе мохномордых. Мадор это знал так же точно, как то, что он человек, а все остальные здесь – нет.

Гошар приосанился, торжествующе оглядываясь по сторонам, опустил руку над чашей так, чтобы язык огня прикасался к ней, и продолжил стихи. Кажется, он давно уже подготовился и выучил их наизусть.

– Будут решенья мои справедливыми,

Будет лишь правда советчиком мне.

Дни моей власти пребудут счастливыми

В этой Огнем мне врученной стране.

Гошар поднял руку от огня и поклонился на все четыре стороны. Первосвященник подвел его к трону и тожественно усадил, а потом, благоговейно глядя на огонек в блюде, унес его в храм. Гошар устроился поудобнее, как будто всю жизнь сидел на троне, махнул рукой, и придворный поставил перед ним чашу. Другой налил вина из кувшина и, кряхтя от напряжения, подал тяжелую чашу воеводе. Тот с трудом поднял ее двумя руками – в чашу входило не меньше полуведра вина, да и сама она была тяжелая – и запел короткую песенку, совсем убогую, но для скудных мозгов пилейцев, видимо, другие были сложны.

– Чисто золото и верно,

Князь над воинами первый.

Как блестит златая чаша,

Так сияет братство наше!