Наследство в глухой провинции

Какому Мишке? Постойте, я же что-то такое слышала от матери. Как она говорила отцу: «А что Мишка? Первая любовь. У кого она кончается чем-то серьёзным?.. Нет, я, конечно, не спорю, бывают случаи, но в основном она проходит, оставляя лишь легкую грусть. Как корь в детстве. Я думала, Липа переболеет и выздоровеет, а у нее опять рецидив…»

Родители беседовали, не обращая на меня внимания, а у меня, выходит, память сохранила их разговор. Значит, в жизни тётки Олимпиады был некто, кто не ответил на её чувство, а своё она так через годы и пронесла.

– …Ко мне снизошла. Только ненадолго её хватило. Без любви-то трудно… Конечно, мне бы на другой жениться, детей иметь, семью… Но я так и не смог никого представить на этом месте, кроме неё. «Да, люди в здешней стороне, она – к нему, а он – ко мне…»1

Александр Игнатович что-то процитировал, вроде знакомое, но я так и не смогла вспомнить.

– В конце концов, мы с ней друзьями остались. Но и только…

– Вам, наверное, вредно так много говорить?

Он попытался улыбнуться:

– Мне вредно жить. Не перебивай… О чём я говорил?

– О том, что вы с тетей Липой друзьями остались.

– Остались. Липа говорила: давай забудем то, что было. Она-то забыла, а я так и не смог… От себя не убежишь, не стоит и пытаться… Ты у меня ничего не хочешь спросить?..

Сама не знаю, откуда вдруг выплыло воспоминание: плачущий Ленька с перевязанной головой, тоскующий по неведомой Таньке.

– Вы не знаете Лёньку?.. Леонида… – Я вдруг поняла, что не имею представления о том, какая у него фамилия, и запнулась от собственного вопроса. – Его девушка пропала. Таня. Говорили, что последний раз видели её с Вирусом… с Германом…

– Ну ты и спросила! – Лицо Бойко напряглось; он опять хотел засмеяться, но смог лишь шевельнуть губами. – Вся в тётку… Проститутка она, Танька…

Я было подумала, что неизвестная Танька чем-то насолила Александру Игнатовичу, вот он и обзывает ее нехорошим словом.

– Я говорю, проститутка она. В Стамбуле. На заработки поехала. Герман ей с загранпаспортом помогал. Небескорыстно, конечно. Лёнька – дурак. Меджнун!

Я поразилась. Тот, кого я считала тупым бандитом, поминал героя поэмы Навои «Лейли и Меджнун»! А Бойко зашептал, заговорил снова:

– От тебя вопросов не дождёшься. Тогда я сам… Я тебе один из магазинов оставил. В Ивлеве.

– Нет! – испуганно отшатнулась я.

Мало мне было хлопот с домом, а тут ещё магазин!

– Возьми. Он чистый. Мой первый. Всё до копейки я на него заработал. Шувалов поможет, с поставщиками сведёт. Ты не слушай, что о нём говорят. Он мужик порядочный. Настоящий. Сейчас таких мало…

Он опять замолчал, но я ждала, понимала, что Александр Игнатович собирается с силами.

– Липа говорила… Да я и сам вижу… Ты умная, у тебя получится… Не жалко, в хорошие руки… А дом отдай кому-нибудь… Он тёплый, дом-то. В нем должна семья жить. С детьми.

Я поняла, что это он так пошутил. И наверное, представил, как я буду ходить к нему, когда всё будет напоминать мне о смерти соседки Лиды…

По лицу умирающего прошла судорога. Я склонилась к нему совсем близко. Он шептал:

– Иди… Трудно мне… Отца Афиногена позови.

Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Не из-за магазина, конечно, а потому, что искренне сочувствовала его неудавшейся жизни, в которой немалую роль сыграла моя погибшая родственница.

Выйдя в коридор, я взглянула на по-прежнему стоящего у двери моего сопровождающего и только теперь поняла, что мне показалось странным в его одежде. Тогда от волнения я не сразу сообразила. Мужчина был в рясе. Священник. Интересно, Бойко всегда был верующим или только на смертном одре приобщился? Наверное, всех злодеев в конце жизни тянет к покаянию.

– Александр Игнатович вас зовёт, – сказала я отцу Афиногену, отдала ему халат и пошла к выходу.

Я хотела было пойти пешком, но задняя дверца стоящего у входа «форда» распахнулась, и мне пришлось волей-неволей сесть в машину. Рядом – я его сразу узнала – с Сергеем Шуваловым. Машина тронулась с места, и он протянул мне папку с документами:

– Здесь все по вашему магазину.

– Не нужно мне никакого магазина! – попыталась я откреститься.

– Это несерьезно, – сказал он. – Вы как капризная девочка. Полистайте, посмотрите. Александр Игнатович ничего не делал просто так. И был уверен, что магазин вам пригодится. Когда наружка доложила ему, что Михайловский остался у вас ночевать, он сказал: «Не знаю, как насчет дома в Костромино, а в Ивлеве, похоже, Лариса Сергеевна осядет…»

– Да как вы смеете! – возмутилась я. – Вмешиваетесь в мою личную жизнь, следите! Наружка! У вас что, шпиономания? Я свободный человек, никому ничего не должна и никому ни разу в жизни не перешла дорогу…

– Это вы так думаете, – спокойно отозвался он, словно только что я не произнесла речь по поводу нарушения прав человека.

– Вы считаете, что я заблуждаюсь?

– В нашей стране нельзя быть абсолютно свободным, – как-то грустно сказал он и добавил: – Могу уточнить: вчера, во второй половине дня, наблюдение сняли.

– И на том спасибо.