Наследство в глухой провинции

И ещё я была уверена, что пропаду именно тогда, когда поверю в эти его угрозы и паду духом. Тогда я стану послушной игрушкой в его руках и не буду думать ни о каком сопротивлении.

Я и сейчас могла бы, например, лягнуть его – Колька когда-то показывал, в какую часть ноги нужно бить, чтобы было больно и нападающий от неожиданности выпустил бы меня из рук.

Но на мне были сегодня легкие кроссовки, больше похожие на прогулочные туфли, и вряд ли ими я смогу этого мужика как следует ударить…

Но почему он тащит меня спиной? Так ведь и неудобно, и гораздо дольше идти. И в это время похититель, словно подслушав мои мысли, опять приблизил губы к моему уху и сказал:

– А теперь медленно повернулась, не делай никаких резких движений, а то ведь у меня не только руки крепкие, но и нож острый.

Наверное, чтобы я не сомневалась, он этим самым ножом слегка кольнул меня в шею – ощущение было не из приятных. Ничего не оставалось делать, как пойти вперед.

Резких движений мне наказали не делать, но смотреть-то я могла. Вел меня по тропинке не кто иной, как Герман по кличке Вирус. И как мне говорили, покойный. Никак в Синь-озере живая вода!

– Что вам от меня нужно? – спросила я у этого живого трупа.

– Самую малость, – сказал он, – чтобы ты вывезла меня отсюда.

– В каком смысле? Из этого места?

– Именно, и из него, родимого! – усмехнулся он. – И гораздо шире: из этих мест. На своей личной автомашине. Это понятно?

– Но моя машина… – начала растерянно я.

– Знаю. Стоит у дома Михайловского. Вот сейчас мы туда и направляемся.

– Пешком?

– Зачем – пешком? Автостопом. Пройдем немного по лесу и спустимся к шоссе, остановим попутную машину и доедем до Ивлева.

– Но у меня все вещи и ключи от машины в сумочке в квартире… Михайловского.

– Подумаешь, – фыркнул Герман, – замок можно и взломать. Но мне почему-то кажется, что у вас, милая Лариса Сергеевна, ключ от квартиры Михайловского имеется при себе.

И как всегда, я не смогла стереть с лица соответствующую эмоцию, потому что Герман довольно кивнул и больше не угрожал. Наверное, мы отошли достаточно далеко от тех мест, откуда нас могли увидеть.

– Я угадал насчет ключей, не так ли? Значит, давай договоримся сразу. Если ты хочешь вернуться домой целой и невредимой, просто слушай меня, и все. Я не стану причинять тебе никакого вреда, насилия и прочих оскорбляющих женское достоинство действий…

– Но меня ведь станут искать.

– Ясный перец, станут! И тебе лучше знать, как я к этому отношусь. При попытке кричать или звать на помощь каким-то другим способом мне придётся стрелять. Не в тебя, конечно, кто же стреляет в свое средство передвижения? В того, к кому ты станешь обращаться. Мне терять нечего, кто бы это ни был…

Ему надо было учиться на артиста, этому белокурому Герману. Он играл передо мной то интеллектуала-гангстера, и тогда переходил со мной на вы, то простака-бандюгана, которому море по колено, и тогда появлялся хамоватый тон и панибратское «ты».

Но, наверное, в одном он был прав: терять ему было нечего, и я приблизительно догадывалась, что можно ожидать от крысы, загнанной в угол.

Он снова оказался прав, этот идиотский Вирус! Возле нас остановилась первая же грузовая машина, которой я махнула. Герман все время держал меня за руку, и со стороны не было заметно, что делает он это особым образом – малейшая попытка хотя бы пошевелить рукой вызывала в ней сильную боль. Я прежде даже не догадывалась, что рука может быть таким уязвимым местом.

Водителю, который возил на железнодорожную станцию лес откуда-то с дальних делянок, наверное, было скучно ехать одному, вот он и подобрал молодую парочку в надежде, что услышит интересную историю. И Герман ее таки рассказал!

– Как вы очутились здесь? – удивлялся водитель. – На добрую сотню километров никакого жилья!

– А мы сбежали, – говорил, радостно скаля зубы, Герман. – Понимаете, народ уже выпил, шашлыки-машлыки, песни во весь голос, а только мы хотели отойти в сторону, тут же чуть ли не хором: «Ребята, куда вы пошли? Не уходите, сейчас Федя скажет тост…» Слушай, парень, ты не поверишь: лес на много километров вокруг, а нам уединиться негде.

Водитель громко расхохотался:

– Ну ты насмешил меня! Надо же такое придумать: кругом лес, а спрятаться негде! И куда же вы теперь?

– Домой, куда же еще. Эти массовые выезды на природу у меня уже в печенках сидят. Вот тебе, признайся, эта природа не обрыдла?

– Не то слово, – подхватил его посыл водитель. – Те, кто целыми днями за бумагами сидит, ахают: ах лес, ах деревья! Глаза мои бы на них не глядели. А для меня самый лучший пейзаж, знаешь, какой?

– Какой? – прикинулся заинтересованным Герман.

– Вид из окна кухни на песочницу, в которой играет моя дочка! – Шофёр довольно захохотал.

Вот так мы и доехали до поворота на грузовую станцию, куда лесовоз вёз бревна. Мы вышли, поблагодарив водителя – Герман с лицом, на котором читалась безмерная любовь ко мне и нежная забота, и я – с будто приклеенной улыбкой и рукой, словно зажатой в тисках.