Настало времечко…

Володя и правда не косоротился: он уже улыбался и нетерпеливо дрыгал коленкой – ждал, когда Аграфена Игнатьевна уберется.

«Открылась дверь, и, впустив клуб белого пара, зашел хозяин, – торопливо писал Докумейко через минуту. – Не сняв шапки и не поздоровавшись, он уселся на стул. Вынул кисет.

– Надысь газетку читал, – сказал он, мусоля самокрутку.

– Ну? – откликнулся Иван.

– А ты не нукай! – завелся вдруг хозяин. – Не запряг ишшо, а понужает!.. Соопчают, премию вашему участку вырешили. Тринадцату зарплату… Ит ты! – хозяин крутнул головой. – Дурную деньгу люди гребут!.. Тринадцата зарплата, а! Отработал двенадцать месяцев в году, а получай за тринадцать. Ло-овка!..»

…К утру Докумейко закончил очерк. Он перечитал его и остался доволен. Особенно хорошо получилось про трудности, убедительно. Володя, словно бы посторонний, посочувствовал своим героям: «Да, хватили ребята мурцовки! Выше головы».

До начала рабочего дня в редакции оставалось еще полтора часа. Володя забежал в полуфабрикаты, купил Альке половинку вареной курицы. Записку он написал коротенькую – «Выгляни в окошко». Алька выглянула. Даже показала Володе через стекло белый сверток – сына. Володя попрыгал под окном, посмешил Альку. Показал ей знаками: держи, мол, хвост пистолетом. Алька слабо улыбалась. Потом сделала вопросительные глаза: как твои дела? Володя успокоил ее: во – на большой с присыпкой! Достал из кармана рукопись, воинственно потряс ею. Алька махнула ему: «Ну, иди!»

…Заведующий отсалютовал Володе головой: «Мотор есть мотор!» – и пригласил садиться.

– Садись, стариканчик, – совсем по-домашнему сказал он. – Располагайся.

Докумейко расположился, спрятав ноги под стол, а руки между коленями.

Заведующий стал читать очерк.

Читал он почему-то вслух. И с выражением.

Докумейко затосковал. У него был неважный почерк – заведующий страшно перевирал интонации и – самое главное – слова.

Написано было «грузовик» – он прочел «чугунок».

«Постучал ногой» – вместо «постучал ногтем».

У Докумейко вспотели ладони: герой стучал ногой по графину. «Заметит или не заметит?» – напружинился Докумейко.

Заведующий не заметил.

– «Прикусывает глаз», – прочел вместо «прикидывает вес», подумал маленько и одобрительно рассмеялся.

Был момент, когда заведующий вдруг умолк. Медленно-медленно поднял голову и уставился на Володю немигающим прокурорским взглядом. Тонкие ноздри его хищно шевелились.

Докумейко сжался. Судьба висела на волоске, седея от ужаса.

Заведующий смотрел долго и страшно. Потом, вздохнув, сказал:

– Макареев из партотдела кофе заварил.

У Докумейко ослабли ноги.

…Заведующий не принял очерк. Сказал, что все это махровые штампы. Дремучая литературщина. В частности, хозяин – с его «надысь» да «кубысь», самокруткой и валенками. И, уж конечно, – пресловутая вода, подернувшаяся корочкой льда.

– Знаешь, стариканчик, сколько раз вода в бачке подергивалась? – спросил заведующий. – Девятьсот девяносто восемь… Или – девятьсот девяносто девять… Извини, но от тебя не ждал. От кого угодно, только не от тебя. Ты же в гуще жизни находишься. На переднем крае. У тебя же под рукой свежие детали. Правдивые. Сегодняшние. А тут черт-те что! Прямо дед Мазай и зайцы…

Володя Докумейко провалился.

Чудесная встреча

Очень плохо, что у нас нигде не учат, как надо писать, чтобы сделаться писателем. Нет, конечно, имеется, говорят, литературный институт, разные учебники и пособия: слава богу, не такой уж серый – слышал. Но я не это, я другое имею в виду. Главного нет. Отсутствует твердая и единая установка. Такая, где бы конкретно сказано было: так, мол, и так – и ни шагу в сторону. И как раз поэтому, я думаю, несмотря на институт и пособия, наблюдается в писательском вопросе жуткий разнобой. Каждый гнет в свою сторону и по-своему извращает.

Я так уверенно говорю потому, что сам на этом деле хватил мурцовки. Через край, можно сказать. Меня эти знатоки чуть до инфаркта не довели и тихого помешательства. Честное слово.

Напишу, бывало, рассказ. Короткий, чтобы людей не утомлять. Несу в газету, к редактору.

– Прочтите, – прошу, – при мне.

Он читает и говорит:

– Схематично.

– То есть? – спрашиваю. – Не понимаю вас что-то. Я ведь не чертежик принес, а рассказ.

– Ну, это такое образное выражение, – объясняет он.

– Уже понятнее, – говорю. – А что делать? Посоветуйте – вы же специально ученый.

– Надо, чтобы эта схема мясом обросла.

– Так! – говорю я. – Очень интересно. Мясом, значит? А почему не рыбой?

– Ну, если хотите, пусть рыбой, – соглашается он.

– Между прочим, – замечаю я, – очень непрофессионально разговариваете. Другого я от вас ждал. Все же здесь не мясной магазин, а редакция.

Он обижается:

– Тогда идите в другое место. Может, там с вами более профессионально поговорят.

Иду в другое место – в редакцию журнала. Там сидит такая дама – дальнозоркая. Берет двумя пальчиками мой рассказ, относит на расстояние, смотрит на свет и заявляет:

– Расплывчато.

– Поясните, – прошу. – В каком таком смысле?

– Непроработано, – говорит она.

– А как проработать?