Настало времечко…

– Ах, расценки! – сказал я. – Простите, мы на такое не согласны. – Я решительно отодвинул и злато, и серебро, и драгоценные камни. – Уж лучше я его обратно из бутылки выпущу.

– Что ты, что ты! – замахал руками Повелитель. – Не надо выпускать… Мы подумаем. Посоветуемся. Зайди в пятницу.

«Отдаст, – понял я. – Пока бутылка в моих руках, некуда ему деваться. А срок – это он так назначает, для авторитета».

– Ладно, – согласился я, – в пятницу – так в пятницу. Мелочишку эту далеко не прячьте – я сразу все и заберу.

До пятницы оставалось три дня. «Обойду кой-кого из будущих коллег, – решил я. – Сам ведь без пяти минут князь. Надо лично познакомиться. Засвидетельствовать почтение».

В хоромы Ивана Царевича меня не сразу впустили. Долго пытали, кто и почему. Потом рассматривали в бойницу.

Только когда я показал бутылку со скорчившимся в ней Волшебником, ворота раскрылись.

– Ты не удивляйся, – сказал Иван Царевич, отводя глаза в сторону. – Фольклористы, сукины дети! От них хоронюсь. Вчерась двух штук хотел уже собаками травить. – И повел меня знакомить с женой.

– Вот, Лисонька, – сказал он. – Познакомься.

– Ах, очень приятно! – зарозовела Василиса Прекрасная, протягивая сдобную руку. – У нас, поверите ли, так редко кто бывает. Раньше хоть фольклористы…

– Ладно, ладно, – прервал ее Иван Царевич, – собери-ка на стол что бог послал. Видишь, человек с дороги.

Василиса Прекрасная подарила нам виноградную улыбку и ушла, вычерчивая бедром плавную кривую.

Иван Царевич оказался не шибко разговорчивым. Он строго щурился на соленья, копченья, графины и бутылки, выставленные на столе, словно осматривал снаряженное для него войско.

Разговор начала хозяйка.

– Далеко ли ваше Полцарство? – спросила она, наклонив ко мне круглое плечо.

– Видите ли… Дело в том… – начал я и рассказал про свою тяжбу с Повелителем.

Иван Царевич оживился.

– Правильный твой курс, – сказал он, обсасывая голубиное крылышко. – Не попускайся. Ишь чего придумали – расценку! У нас профессия рисковая. Мы жизнью играем. Вот ты его одолел. – Иван Царевич ткнул крылышком в мою бутылку. – А ведь мог и он тебя. Шутки?!

– Ах, какой ужас! – воскликнула Василиса Прекрасная, коротко прислоняясь ко мне. – А он обратно не вылезет?

– Это как же получается! – продолжал возмущаться Иван Царевич. – Это, выходит, мне бы, к примеру, за Кощея только злато-серебро. За полцарство, стало быть, опять иди голову подставляй. За Василису, считай, уже третий раз. Ну, знаете! – Он даже руками развел. – А если в третий раз собственную отшибут? Значит, прощай любовь?

– Ах, любовь! – сказала Василиса Прекрасная, наступая мне под столом на ногу.

– Хе-хе, – совсем не в тон хозяину среагировал я, занятый вытягиванием ноги. – Прощай, как говорится, радость, жизнь моя!

«Фу, черт! Вот обстановочка! Нет, здесь засиживаться не стоит».

Между тем Иван Царевич обвел взглядом стол, супругу, хоромы и успокоился от вида всего этого, полученного им когда-то целиком и полностью.

– В общем, стой на своем! – повторил он. – Имеешь полное право. Пусть они не крутят.

Я стал прощаться.

– Ах, зачем же вам торопиться? – заговорила Василиса Прекрасная, глядя на меня топлеными глазами. – Как раз бы и погостили эти три дня.

«Бог с тобой, голубушка, – мысленно вздохнул я. – Мы тут за три-то дня друг друга перережем».

Иванушка-дурачок, видать, жил по-современному. Вокруг его дворца не было каменной стены. Просто стояла высокая чугунная решетка, а за ней живая изгородь.

Когда я проходил мимо решетки, живая изгородь зашевелилась и сквозь нее просунулся человек, на вид вполне симпатичный и благородный.

– Простите, нет ли у вас закурить? – озираясь, спросил человек.

Я протянул ему папиросу.

– С вашего позволения, беру две, – сказал он и опустил резервную папироску в потайную прореху на дорогом халате.

Потом человек затянулся, выпустил дым за решетку, отогнал его подальше рукой и сказал:

– Кажется, я вас где-то видел. Вы не тот, который…

Но тут из глубины сада донеслись тревожные голоса. Человек втянул голову в плечи, пробормотал «пардон» и кинулся в кусты.

Спустя некоторое время обо мне доложили, и я проследовал в покои Иванушки-дурачка. Вошел и обомлел. Прямо напротив меня в царственной позе сидел мой знакомец. А рядом с ним – довольно-таки худая и, видимо, нервная особа с русалочьими глазами.

– Здравствуйте еще раз! – поклонился я.

– Кхм-кхм! – предостерегающе кашлянул Иванушка-дурачок и сделал мне страшные глаза.

– Что с тобой, милый? – насторожилась русалка.

– Ничего, лапа, – заверил Иванушка-дурачок. – Просто говорю: кхм-кхм, здравствуйте.

– Нет, это ты кашляешь!

– Бог с тобой, дорогая.

– Нет, кашляешь, кашляешь! – со слезами в голосе закричала русалка. – Боже мой! Боже мой! У тебя коклюш!

– Может быть, Иван Иванович немножко простыли, – робко заметил я.

– Простыл! – застонала русалка. – Значит – воспаление легких! Мамочка родная! За что я такая несчастливая!.. Ведь он же один! – Она повернула ко мне заплаканное лицо. – Один остался! Ведь все же остальные самозванцы!