Настасья Алексеевна. Книга 4

Другое дело глупыши. Они тоже напоминают большую чайку, носятся в основном над водной гладью, соревнуясь с идущими судами на скорость, постоянно обгоняя их и, торжествуя, летя впереди. Только, если стоящие у бортов люди начинают бросать в воздух кусочки хлеба, глупыши, не смотря на такое прозвище, быстро разворачиваются в воздухе и с лёта подхватывают в клювы лакомство. Их можно встретить до самой полярной ночи. Вот и сейчас они стремглав проносятся недалеко от взлётно-посадочной полосы, которая идёт с одной стороны вдоль горы, а с другой стороны омывается заливом.

Это хорошо было наблюдать через широкое окно кафе на втором этаже аэропорта, в котором сидят Евгений Николаевич и Настенька и пьют кофе. Всякий раз, когда происходит смена шахтёров, у которых закончился контракт, уполномоченный треста с переводчицей прилетают в Лонгиербюен с первым рейсом вертолёта, чтобы наблюдать не за шахтёрами, а за правильностью оформления багажа, прохождения на посадку и для встречи прибывающего с материка нового пополнения. До прибытия самолёта ещё есть время.

В кафе приходят и некоторые шахтёры потратить заработанные на базаре кроны. Но, конечно, основную сумму в валюте они повезут с собой и обменяют в Москве на рубли. В советское время такой вариант был бы затруднителен, а теперь можно. Но и пошиковать в иностранном кафе, чтобы позже при встрече с друзьями рассказывать, как он был за границей и сидел в ресторане, иному человеку, не видевшему ничего другого кроме норвежского аэропорта, тоже хочется. Видя за столиком переводчицу, двое отъезжающих шахтёров, просят её помочь разобраться у буфетной стойки в ценах и объяснить норвежской буфетчице, что они хотят.

Настенька отходит с ними, помогает рассчитаться и возвращается к столу. Евгений Николаевич смотрит в окно, за которым видны низко проплывающие над фиордом облака. Под самыми лохмами тумана проносятся глупыши.

– Низкая облачность не такое уж редкое явление для Шпицбергена, – говорит он задумчиво.

– Да, уж, конечно, – соглашается Настенька, – не сенсация.

– Погода вообще редко выглядит сенсацией, тем более, здесь, на крайнем севере с его супер морозами и в то же время протекающим течением Гольфстрим. Вечная борьба тепла и холода, в результате чего постоянно то штормовые ветры, то тучи и облака.

– Как в политике, вечная борьба кланов, партий, бедных людей с богатыми. Там, однако, эта борьба всегда сопровождается сенсациями.

– Далось тебе это слово «сенсация»? – удивлённо сказал Евгений Николаевич, отодвигая пустую чашку в сторону. – Сейчас у нас в стране, что ни день, то политическая сенсация: то власть падает, то цены влетают. А раньше, ты помнишь, сенсации были в поэтическом мире. Как однажды Евгений Евтушенко опубликовал свои стихи во Франции. Его тогда начали чихвостить и в хвост и в гриву. Даже компартия Франции вступилась за него, так как стихи появились в их партийной печати. Но завистникам поэта было всё равно – главное, что стихи появились за границей в капиталистическом государстве. Для наших газет это была сенсация.

– А вообще-то человеком сенсацией, насколько я помню, называли Вознесенского.

– Ты права, но тогда в шестидесятые и восьмидесятые годы сенсационным был сам взрыв интереса к поэзии. Теперь он сходит на нет. Сенсацией стала политика. А, между прочим, я ведь встречался с Андреем Вознесенским в Ялте.

– Да ну! Как же это было?

– Так, ты же знаешь, что я был в литературном объединении и активно писал стихи, публиковал некоторые в «Курортной газете». Я часто бывал в доме творчества писателей, приглашая их на встречи с молодёжью или на книжные базары. Но Вознесенский никогда не отдыхал в нашем доме творчества, предпочитая гостиницы. Однажды я узнал, что он приехал в Ялту и остановился в гостинице «Украина». Кажется, мне об этом сказал наш ялтинский поэт Анатолий Никаноркин, с которым я был знаком. Ты, конечно, слышала о его необыкновенно талантливой внучке Нике Турбиной, которая начала сочинять стихи с четырёх лет, когда ещё сама не умела писать и потому диктовала их своей маме и бабушке. Знаменитая была девочка и, к сожалению, с тяжёлой судьбой, страдала психикой, в шестнадцать лет вышла замуж за семидесяти шестилетнего швейцарского психиатра, вскоре развелась с ним, а в двадцать восемь лет покончила с собой. Скоро слава её прошла и о ней все забыли.

Ты, конечно, слышала об этом, но, может, не знаешь, что в Ялте ходили слухи о том, что Ника незаконнорождённая дочь Вознесенского.

– Это я впервые слышу.