Настасья Алексеевна. Книга 4

– Но я сам не знаю точно. Это слухи, как и то, что Вознесенский прилагал руку к стихам девочки. Если хотеть присмотреться, то что-то общее в них можно найти. Да, может быть, это оттого, что стихи маленькой ещё девчушки выглядели совершенно взрослыми. Но дело не в этом. Тогда я пришёл в гостиницу в люксовый номер познакомиться с Андреем. Меня поразило то, что я увидел. Вознесенский возлежал одетый на кровати, а вокруг почтительно стояла группа ялтинских поэтов. Все, казалось бы, непринуждённо беседовали. Я не понимаю, как такое могло быть. Известный молодой поэт лежит, а все стоят. Это какое же неуважение к товарищам по перу, да просто к людям! Ну, и я оказался в числе этих неуважаемых. Потом он поднялся, потому что надо было ему уходить. Я как-то тогда оказался в числе сопровождавших его на набережной и решился отдать ему листок со своими стихами, посвящённые ему же.

Евгений Николаевич посмотрел сквозь очки на слушавшую с большим интересом девушку, и глубоко вздохнув, вспоминая прошлое, продекламировал:

– Простите,

Андрей Вознесенский,

если хотите,

ответьте.

Я тоже пишу стихи.

У Вас не сдираю ни строчки,

но нравится мне Ваш стиль:

такой размашистый,

прочный.

Словно конь, закусив удила,

мчит по пашням,

а Вы, слегка

отклонившись назад,

поводья бросив,

швыряете взгляд

то в зиму,

то в осень.

И где ни вздохнёте,

там рифма cпадает.

Следующая не напротив,

а где-то подале.

И стих Ваш мечется,

но сквозь него

падает кречетом

конская дробь.

А почему я Вас никогда не видел,

хоть Вы часто бываете в Ялте?

Я в обиде,

но дело не в этом.

Представьте:

мне хочется просто сказать «спасибо!»

за то, что стиль Ваш

размашисто прочный.

Вы точки ставите

предельно точно.

За Вами скачем мы

конём норовистым

путём ухабистым

по сложным прописям.

– И как ему понравились эти стихи? – быстро спросила Настенька.

– Он прочитал их бегло и сказал, что ему понравилась строка : «падает кречетом конская дробь». Продолжения разговора не было, мы скоро расстались и я его больше не встречал. А стихи, названные «Андрею Вознесенскому» я потом дописал, предпослав им сначала эпиграф:

Алло, сенсация!

Физкульт-привет!

Шлю стихо-рацией

стихо-портрет.

А уже начатые стихи, которые я тебе прочитал после строк, где мы скачем по его сложным прописям шло у меня такое продолжение:

Но на минуту

глазами открытыми

рванёмся круто

сквозь параллелепипеды,

параллелограммы

стихов Ваших сбитых.

Посмотрим прямо

на то, что закрыто.

Мне кажется, чёртом

влезая в сенсацию,

теряем мы что-то

для всех обязательное.

Пусть форма,

пусть рифмы

необыкновенны.

Пусть слон давит рифы

могучим коленом,

и солнце раскатится

смехом занозистым,

пусть это сенсация,

но что-то не сходится.

Коперник смотрел

на людей изумлённо.

Открытие сверх

было сенсационно.

Но он открывал

не ради сенсаций

вращенья овал,

вращенье галактик.

Залпом раскатистым

плевала «Аврора»

не ради сенсации,

а ради народа.

Тот выстрел

сенсацией

стал вековою.

Жизнь им разрывалась,

рождаясь другою.

Чистому – чистое,

доброму – доброе.

Должно получиться,

чтоб все счастье добыли.

Для этого строчка

сенсационно умело

должна быть точной

с «Авроры» прицелом.

Пусть стих будет пушкой

и бьёт не касательной,

а прямо по душам,

не ради сенсации.

Чтоб он не "Озу"

заставлял обмозговывать,

а выбил слезу,

чтоб от стресса расковывать.

Чтоб в век технократно

смертельной опасности

мы не были б ватными

в строках неясности.

Стихом ли таращиться

в архитектуре

в последнем решающем

сражения туре?

Нам нужно стеною стать

против мерзавцев.

Нам не до сенсаций,

не до сенсаций.

– Здорово сказано, Евгений Николаевич. Вы послали эти стихи Вознесенскому?

– Ну, что ты, Настенька! Не думаю, что ему это понравится. А опубликовать эти стихи тоже вряд ли где-нибудь согласятся. Но мы с тобой заговорились, а самолёт должен уже подлетать. Пора нам с тобой спускаться вниз. Что-то там наши шахтёры поделывают?

В большом помещении первого этажа ожидавшие самолёта парни, почти все в дублёнках с нахлобученными на головы шапками-ушанками, стояли группками или сидели по одиночке на своих чемоданах. Особо смелые, видя, что невысокая фигура, подозрительно осматривающая всех, начальника отдела кадров Прибыльского отбежала в сторону, быстро доставали из-под полы бутылку водки, разливали в появившиеся из карманов рюмки прозрачный крепкий напиток, чтобы так же быстро опрокинуть его в себя и спрятав, запретное здесь зелье и приборы, спокойно закусывать, чем придётся, что тоже захвачено предусмотрительно с собой, замечая при этом:

– Как же можно не выпить за отъезд, за окончание такого необычного контракта, за расставанием с заполярным архипелагом, с которым, чем чёрт не шутит, возможно, придётся встретиться вновь и тогда снова выпить, но уже за встречу?

3.