Настасья Алексеевна. Книга 4

Теперь, когда опасность миновала, белый медведь казался приключением, и широкая полоса в снегу, тянущаяся с самого верха свалки до льда залива, объяснявшая, что медведь спускался не на лапах, а на спине, вызывала у всех смех. А Евгений Николаевич, по своему переживая это событие, понимал, что радоваться рано, так как никто не знает, куда дальше направился белый красавец, а потому предупредить полицейских, стоящих на страже по охране белого медведя, но и отвечающих за безопасность человека, всё-таки надо.

Возвращение в гостиницу Евгения Николаевича живым и здоровым до слёз обрадовало Настеньку, ожидавшую его с нетерпением в кабинете, откуда они и позвонили в контору губернатора, не теряя ни минуты времени даром. И спустя четверть часа над посёлком уже раздался звук приближающегося норвежского вертолёта. Как потом выяснилось, он пролетел над Грин-фиордом, с помощью мощного тепловизора определили, что медведь лежит на льду, спустились над ним, пугая своим пропеллером, пока он, спасаясь, не перебрался на другой берег фиорда и убежал далеко от человеческого жилья, которое его так неласково приняло.

Тем временем Евгений Николаевич и Настенька возвратились к Надежде, где гости ещё сидели в ожидании рассказа очевидца происшествия. И скоро снова полились песни.

2.

Полярная ночь может длиться бесконечно долго и нудно, когда кажется, что она никогда не кончится и никогда солнце не взорвёт тьму своим ярким радостным сиянием, не улыбнётся утро, сминая собой заспавшуюся ночь. Но эти мысли возникают лишь у тех, у кого время тянется хорошо замешанным, липнущим к пальцам тестом, когда им нечего больше делать, как уставиться грустно в окно и наблюдать редкий полёт задержавшегося на зиму альбатроса да сверкающую над ним маленьким бриллиантиком Полярную звезду, или скучающим ухом слушать нередкое завывание ветра, плюющегося снежными вихрями так, что ничего уж не увидишь за сплошной пеленой снега. В такие часы буйства ветра и снега, не хочется выходить, чтобы идти по дороге, на которую свет едва пробивается из-за пуржащей снеговой сыпи, а ты хватаешься за протянутую вдоль всего пути верёвку, дабы тебя не свалило и не унесло как пушинку в никудашную мглу. И не раз тогда мелькнёт мысль: «Когда же, наконец, кончится эта несусветная тягомотина ночи? Сколько ещё ей тянуться?»

Но так думает только тот, кому больше не о чем рассуждать, кому делать больше нечего, как плакаться по поводу беспрерывной ночи без единого дневного просвета в небе. Евгений Николаевич и Настенька переживали свою вторую полярку совсем иначе.

Во-первых, они были счастливы, что оказались теперь вместе не просто, как тайно любящие друг друга, а по-настоящему два влюблённых человека, что можно было уже ни от кого не скрывать. Хотя Настенька не позволяла себе и Евгению Николаевичу, которого она продолжала звать по имени и отчеству в присутствии других людей, целоваться с ним прилюдно, и многие могли угадать об их взаимных чувствах только по восторженным взглядам, бросавшимися ими, как стрелы один в другого. Она переводила его слова иностранцам, восхищаясь тем, что он говорил, а его изумляли всегда скорость, с которой она начинала вслед за ним говорить на английском языке, чуть не опережая его собственную речь и точность перевода, что осознавалось по правильной реакции партнёров на сказанное им.

Во-вторых, они постоянно были заняты мыслями о работе, о том, что нужно срочно написать в ответ на письма партнёров, срочно позвонить кому-то из норвежцев, послать факсом письмо в трест «Арктикуголь» для подписи генеральным директором, подготовить контракт на покупку голландской фирмой угля в Баренцбурге или на Пирамиде.

Даже проталкиваясь сквозь порывы снега, держа друг друга под руки, они, перекрикивая ветер и посмеиваясь над его бесплодными усилиями столкнуть их, говорили о предстоящем в клубе концерте, где оба выступали: он – конферансье, а она со стихами и песнями. Хотя сейчас они шли просто в столовую на обед.

– Это даже интересно: дойдём ли, – кричала Настенька, упираясь плечом в ветер, который не только мешал говорить, но и останавливал дыхание, заставляя отворачиваться, чтобы вздохнуть.

Самым опасным было переход дороги у здания столовой. Тут ураганному ветру было самое раздолье. Из-за летящего в лицо снега нельзя было видеть впереди ни гор, ни тем более фиорда, погружённого далеко внизу в ночной мрак. Не было видно даже смотровой площадки, с которой обычно в полярный день полярники любят любоваться водами раскинувшегося перед ними Грин-фиорда и лежащей на горах фигурой рыцаря.

Вдруг над головой что-то загремело, и в воздухе, едва не задев наших пешеходов, пронеслось распластанное чёрное чудовище.

Настенька от неожиданности ойкнула и инстинктивно согнулась. Так же нагнулся и Евгений Николаевич, говоря:

– Чуть не убило нас. Это, я думаю, железный лист сорвался с крыши. Ну, повезло. Давай скорее!