Настасья Алексеевна. Книга 4

Вместе с нею тут же поднялся, сидящий напротив невысокий в сравнении с губернатором, молодой паренёк в сером костюме. Это переводчик конторы губернатора Борд. Сидящие за длинным столом в основном норвежцы. Перевод им не требуется, но на правом конце стола сидят русские. Борд работает для них. Он переводит выступления норвежцев. Они, конечно, все владеют английским языком и могли бы воспользоваться им, так как у русских есть свой переводчик Настенька, не знающая норвежский, но так уж повелось, что в присутствии двух переводчиков, норвежцы говорили на своём родном языке, и их переводил Борд, а выступления русских переводила на английский Настенька. Такая система позволяла обоим переводчикам делать в своей работе передышку, обращая внимание на закуски, обильно выставленные на столе в виде салатов, украшенных чёрными маслинами, шампиньонов, соседствующих с фаршированными яйцами, бутербродов с красной рыбой, сыров, копчёных колбас, холодца, слоёными пирожками, соперничающими с горками хлеба, солёными и свежими огурцами, помидорами, болгарским перцем, почти прозрачными ломтиками лимона и, разумеется, вазами с фруктами: мандаринами, апельсинами, яблоками и виноградом. Удивили Настеньку выпеченные из теста маленькие тапочки, покрытые у носков сырным орнаментом, и уложенные на тарелки рядом с красной икрой, которой следовало наполнять эти тапочки перед едой. Тут же кружочками репчатый лук.

А после окончания обеденной части, когда все вышли опять в соседний зал с креслами и диванами для принятия чашечки кофе, и где весело отплясывали под музыку молодёжного местного оркестра, появился Дед Мороз с окладистой белой бородой, широкими белыми усами, в красной шапке колпачком и, конечно, белой шубе, роль которого исполнял, Настенька узнала только по голосу, полицейский Кетиль Лаксо, с мешком подарков, которые он с шутками и прибаутками стал раздавать всем гостям, включая русских. Евгению Николаевичу он достал из, казалось бы, бездонного мешка чёрный чемоданчик, называемый дипломатом, а Настеньке элегантную коричневую дамскую сумочку. Как он ухитрялся доставать из мешка нужные подарки, можно было только гадать, но он безошибочно вынимал женщинам красивые платки, маникюрные наборы, мужчинам галстуки, сигаретницы рыболовецкие принадлежности.

Вечер удался на славу.

4.

Ответный приём для норвежцев почти сразу же устроил у себя российский консул Николай Григорьевич. Большое красивое здание консульства стоит в Баренцбурге несколько обособленно на самом верху под горой, на которой местные «скалолазы» некогда выложили камнями надпись «Слава КПСС!». А ниже здания консульства, чуть правее от него, высится бюст Ленину. Однажды норвежские корреспонденты, которые вообще бывали частыми гостями российских посёлков, при встрече с Евгением Николаевичем, узнав от него, что он всё ещё является коммунистом и не собирается выходить из партии, попросили разрешения сфотографировать его, но не просто сделать портрет, а на фоне бюста Ленину. Евгений Николаевич согласился, и вскоре в норвежской газете города Тромсё появилась статья с названием «Последний коммунист Шпицбергена» и фото Евгения Николаевича в меховой шапке на фоне бюста самого главного коммуниста России.

Позднее с Евгением Николаевичем произошла ещё одна аналогичная история. Российские посёлки посетила премьер-министр Норвегии госпожа Брутланд. Тогда новый российский консул, Вадим Семёнович Передреев, готовясь к встрече, сказал Евгению Николаевичу:

– Давайте договоримся так: вы встречаете премьера на вертолётной площадке, проводите с нею небольшую экскурсию по музею и посёлку, потом я забираю её в консульство, а вы уводите от неё всех журналистов в гостиницу и устраиваете им приём в баре, чтобы они не мешали нам беседовать с госпожой Брутланд.

Евгений Николаевич тогда усмехнулся про себя, вспоминая гонор консула при его первом знакомстве, когда он пригласил Евгения Николаевича в консульство на чашку кофе и не без удовольствия сказал ему за столиком:

– Небось, первый раз встречаетесь близко с таким высоким лицом.

Евгению Николаевичу показалось это смешным, но он не стал говорить консулу, что как журналисту ему приходилось разговаривать и с послами, и с профессорами, и с писателями, которых он считал самыми высокими по званию.