– Зачем мне телевизор, когда можно пообщаться с тобой? – Я кокетливо похлопала ресницами. Увы, то ли псиная мимика прекрасно скрывала чувства, то ли Том был равнодушен к моим чарам, то ли я эти чары сильно переоценивала. Он сосредоточился на еде и только через пару минут вернулся к разговору:
– Я вот думаю, одна зацепка у нас есть. Похоже, у твоего шефа амнезия случилась не раньше визита в «Перекресток». С другой стороны, чуть не все приемы эльфийской магии требуют контакта с объектом воздействия, желательно взгляда в глаза.
– С каких это пор ты сделался таким эльфознатцем? Я вообще не слышала о магах, способных ковыряться в чужой памяти.
– Я б тоже язык за зубами держал, будь у меня такой талантик. Даже в кругу собратьев.
– Особенно в кругу собратьев, – буркнула я.
Том понимающе вздохнул. У зверолюдей имелось свое подобие сообщества, но их – то есть нас – самих было слишком мало, чтобы эта организация имела какое-то влияние. А кошколюдям не повезло еще сильнее: если, например, в Европе они встречались часто, то в Северной Америке по неизвестным науке причинам были диковинкой. По недавней переписи населения на весь наш штат приходилось пять девушек-кошек, и ни одну из них я лично не встречала. Короче говоря, ни с какими «собратьями», кроме Тома, я не общалась, да и не особенно стремилась заводить знакомства.
– В общем, ты разузнай, не случилось ли вчера в «Перекрестке» какого-нибудь скандала, – поспешила я сказать, пока молчание не стало тягостным. – Или просто чего-то необычного. Особенно если рядом был Рик.
– Лу, а ты вообще знаешь, что за заведение этот «Перекресток»? – Том посмотрел на меня, как профессор на глупую студентку.
– Шикарный ночной клуб, – с вызовом ответила я. – Нейтральная территория, где могут встретиться представители любых рас.
– Вот именно, что нейтральная территория. Какие скандалы?! Там начнешь бузить – мигом орки-вышибалы за двери выкинут. Если что и случается, то в частных кабинетах, в узком кругу, и болтать об этом никто не станет.
– Ладно, – милостиво кивнула я, – тогда просто достань мне билет в это местечко. Рик никогда меня туда не водил, надо бы глянуть хоть одним глазком.
Теперь Том смотрел на меня, будто прикидывая, где достать смирительную рубашку:
– Скажи, пожалуйста, почему тебя так тянет порыться в помойке? Может, ты забыла, но на дверях твоей конторы написано «Рик Хард», а вовсе не «Луиза Сандерс».
После некоторого раздумья я облекла в слова то, что меня мучило:
– Понимаешь, мне просто не нравится, что где-то рядом завелся поганец, который умеет промывать мозги.
– Три года назад мозги промыли всему миру разом, и ничего, живем как-то, – проворчал Том. – А как по мне, тебя задело за живое, что кто-то посмел тронуть твоего ненаглядного шефа, похоже на то?
– Он, между прочим, мне жизнь спас, – напомнила я. – И вообще, тебе ничего делать не нужно, только билет достать, все остальное я сама!
– Это какое же «остальное»? – тут же вопросительно поднял ухо Том.
– Например, схожу к Эми домой и расспрошу соседей, – небрежно ответила я. – Она живет в Вудлоне, можно быстро на надземке добраться.
– Ты безнадежна, – вздохнул Том. – Надеюсь, тебе не придется проверять, сколько же у тебя на самом деле жизней.
До Летней Ночи в Вудлоне жили те, кого в статистических сводках называют «белые граждане, средний класс». Даже появление подменышей, казалось, не нарушило сложившийся порядок вещей. Но именно здесь обнаружился источник магической энергии. Раньше такие места были интересны только шарлатанам, обзывавшим их геопатогенными зонами или еще какими наукообразными словечками. А потом появились эльфы со своими странными способностями, которые для простоты все называли «магией», и оказалось, что есть места, где им колдовать и вообще жить проще и приятнее, чем в других.
Местные сперва пытались как-то бороться с внезапным наплывом «длинноухих». Но городские власти твердо решили не допустить второго Лос-Анджелеса или Джэксонвилла, да и только зародившаяся община «Прекрасный народ» проявляла чудеса дипломатичности. В конце концов в Вудлоне возник первый в городе эльфийский квартал, сразу отгородившийся от чужаков высокой стеной, а прежние обитатели в большинстве своем перебрались в другие районы города. Оставшиеся после них уютные двух-трехэтажные особнячки новые хозяева разделили на комнатки и стали сдавать внаем, причем чаще всего без оглядки на цвет кожи и расу. Нельзя сказать, чтобы район превращался в трущобы, но фешенебельным его теперь никто бы не назвал.
Дом Эми Эвертон, украшенный небольшими башенками, возвышался крепостью порядка на грязной улочке: опавшие листья на тротуаре сметены в одинаковые аккуратные кучки, все окна чистые, занавесочки на них в одном стиле, входная дверь открывается без единого скрипа. В хорошо освещенном холле на видном месте висела табличка в виде изящной стрелки с надписью «управляющий». Я на минутку задумалась о том, чтобы перебраться сюда из своего клоповника.