– О, нет! Я не Сти́хио! – И он стал рассказывать: – Мы встретились по пути к океану. Служба контроля шла по пятам. Некоторых ловили, а большинство расстреливали на расстоянии. Спасаясь от погони, мы со Сти́хио попали в облако лиловой пыли, которая поднялась в небо и сожрала флаеры вместе с пилотами. Сти́хио решил, что, покончив с контролёрами, пыль возьмётся за нас, но ничего подобного. Служба контроля всё равно догнала бы нас, но мы со Сти́хио добрались до скалы береговой линии и спрятались.
Старик съёжился, когда рассказчик на секунду смолк.
– Гигантский кит-дроид – тот самый живой остров – ждал всех выживших в миле от берега. Стоя на берегу, мы со Сти́хио радовались. Радовались, как дети. – Неизвестный приблизил лицо. – Надо ли рассказывать дальше?
– Нет…
– Кит-дроид – кошмарное создание больного ума…
– Не надо…
– Кто мог предположить, что сердца, дарованные тобой…
– Нет!..
– Присоска упала Сти́хио на голову и увлекла его в капсулу, где рабочие…
– Умоляю!..
– Носитель, такой же бродяга, как и ты, поднял, – губы Беглеца задрожали, – сердце Сти́хио и спрятал его под плащом! Я видел мозг, шарики глаз и обнажённые нити нервов – всё, что осталось от моего товарища и остальных.
– Не надо, – взмолился старик, опускаясь на колени.
– Ты тоже это видел. Ты тоже собирал сердца съеденных.
– Да! Да! Я делал это. Мой инкубатор сердец барахлит. – Бродяга склонился к самой земле, переходя на шёпот. – О, Боже! Если бы ты знал, как страшна смерть!
– Бог ушёл из Дэдройта, когда здесь не осталось ни одного человека. – Беглец устало сел на разбитый пластиковый контейнер. – Скорее всего, он вовсе покинул Землю.
– Так в чём же ты меня упрекаешь? – Бродяга поднял голову. – Вся эта биомасса вечных дроидов, генмодификантов, биокукол… – Он сжал белую ладонь в кулак, подыскивая нужные слова. – Какая им разница, в каком виде существовать? Грезить ли им о мнимом Мирозданье в чреве кита или бродить по улицам Дэдройта, соблюдая семейные уклады и Кодекс под надзором Лайфнета? Какая им разница, быть ли биороботом или мотком нервных окончаний? Они счастливы везде! В чём моя вина? В том, что я хочу жить?
– В чём моя вина? В том, что я хочу жить? – Сти́хио вцепился в присоску, упавшую на голову. – Пустите!
Крик захлебнулся. Жилы на шее Томсона вдруг вздулись, парень захрипел. Изо рта полез сизый червь – дарованное бродягой сердце. Тело несчастного содрогнулось и обмякло, повиснув на щупальце с присоской.
Неизвестный отступил назад, с ужасом наблюдая, как тело товарища приподняли и поволокли к полупрозрачным коконам. Вот один из них раскрылся – останки Сти́хио Томсона подвесили в нём на присоске.
Неизвестный осмотрелся в поисках выхода. Над головой ещё зияла дыра, в которую они все провалились, когда ступили на Живой остров. Если подняться по рёбрам и перемычкам на стенах, то можно… Он не успел додумать, тем более что-либо сделать.
Щупальце хищно изогнулось, одним броском упало на голову. Он вцепился в края присоски, как за минуту до того вцепился в свою Сти́хио, пытаясь оторвать мерзость от себя. Что-то больно ударило в рёбра – червь просился наружу. Паника охватила Неизвестного. Он стиснул зубы, чтобы сердце не выскочило из груди в буквальном смысле слова. Червь толкнул сильнее. Человек заревел от боли, но не сдавался.
Щупальце приподняло его над полом и поволокло к кокону. Шея трещала. Неизвестный сильнее вцепился в край присоски, чтобы не свернуть позвонки. Однако его поджидала новая опасность – сознание начинало туманиться, окружающие предметы, стены китового чрева поплыли, затянулись матовой дымкой. Человек с трудом понял, что его поместили в кокон, и провалился в забытьё…
…Шестилетний Сти́хио, хохоча, скакал вокруг.
– Ну как! Ну как! Как тебе моё представление в Иллюзионе? – кричал он, корча рожи. – Обманули! Обманули!
Неизвестный оглянулся. Знакомый город, но только с первого взгляда. Толпа безумствовала на улице: кто-то карабкался по стене, кто-то резал себе вены, кто-то, забравшись на разбитый флаер, призывал к мести, и десяток человек с пустыми глазами кричали «Хоу!», поднимая руки к сумрачному небу. Стены домов расписаны жуткими граффити и неразборчивыми надписями с искажёнными буквами. Один рисунок на витрине маркета особо привлекал внимание: художник изобразил огромного кита с клыкастой пастью. Чудовище стояло на хвосте, и безвольное человеческое тело болталось на клыках. «Живой остро…» – гласила недописанная фраза.
Что-то горячее вдруг прикоснулось к лицу Неизвестного. Он почувствовал острую боль.
Он почувствовал острую боль и приложил ладонь к шраму на левой щеке.
– Но это должно было быть счастливое свободное общество, – пролепетал старик.
Неизвестный ответил не сразу. Боль не давала ему говорить.
– Новый город освобождённых от правил. – Бродяга растерянно посмотрел на свои руки. – Я… Я не давал им новый Кодекс. Живой человек лишь переходная форма. А человеку нужна мечта. Остров был такой мечтой.
– А стал сумасшедшим домом, – проворчал Неизвестный, боль отпускала. – Хорошая ловушка – мечта.
Он перевёл дух, попробовал массировать челюсть.