Когда солнце над Нагасаки заходило, Тёо-Тёо и ее служанка смеялись над чашками мисо, от которых шел пар, и лакомились жареной рыбой с рисом и маринованными овощами. Они рады были отдохнуть несколько дней от сытных бургеров, стейков и картофельного пюре — того, что им приходилось готовить в ресторане каждый вечер. У них не было возможности поесть японской пищи.
В эти несколько дней Тёо-Тёо каждый вечер после ужина и перед тем, как лечь спать, доставала выпрошенные у Шарплесса фотографии Дзинсэя и, разложив их на татами в гостиной, любовалась улыбающимся изображением выношенного ею ребенка.
Это было мирное, счастливое затишье перед грядущей бурей.
Она разразилась однажды вечером, под конец их недельного отдыха, когда знакомый стук в дверь предвосхитил появление Шарплесса.
Тёо-Тёо помчалась открывать с поющим от радости сердцем: наверное, Шарплесс принес ей еще одну фотографию Дзинсэя. Он всегда заходил, когда у него было что ей передать.
— Спасибо, что зашли посмотреть, как мы поживаем, Шарплесс-сан, — весело приветствовала она его. — Вы принесли показать мне новые фотографии от Нэнси? Мы как раз собрались ужинать, не хотите присоединиться? Я помню, вам нравится японская еда. Последнее время мы не могли вам ее предложить, поэтому заходите и угощайтесь! Смотрите, у нас даже есть ваш любимый жареный лосось!
— Боюсь, что в этот раз я пришел не из-за фотографий, — покачал головой Шарплесс.
Он казался удрученным, и это встревожило Тёо-Тёо.
— Шарплесс-сан, что-то случилось? — с беспокойством спросила она. — Вы кажитесь чем-то расстроенным. Неприятности в консульстве?
— Я получил сегодня из Америки плохие вести, Тёо-Тёо-сан, — ответил Шарплесс. — Несколько дней назад Пинкертон скончался в результате несчастного случая. Мне очень жаль.
Чайная чашка, выскользнув из рук Тёо-Тёо, с глухим стуком упала на пол, и она издала дикий вопль.
— Нет, Пинкертон не мог погибнуть! Он должен вернуться с Дзинсэем в Нагасаки! Это, наверное, какая-то ошибка! Вы обманываете меня, Шарплесс-сан! Скажите мне правду! Это все шутка, да?
— Я никогда бы не решился на подобную ложь, — устало ответил Шарплесс. Последние два дня, с того момента, как пришло известие, он все думал, как сообщить об этом Тёо-Тёо, да и нужно ли вообще это делать.
Но Шарплесс был честным человеком и считал невозможным утаивать от кого бы то ни было такие важные события. Поэтому он и отправился в домик на вершине холма.
Но теперь, увидев, как посерело лицо Тёо-Тёо и как она, сотрясаясь в рыданиях, осела на пол, он пожалел, что сообщил ей новость вот так с ходу, без подготовки.
— Что я наделал! — пробормотал он себе под нос. — Нужно было послушаться интуиции и держать рот на замке!
Возможно, ей лучше было ничего не знать, чтобы она могла и дальше жить мечтой. Пинкертон все равно не собирался возвращаться в ближайшее время. Боже, что он натворил!
Шарплесс хотел уже выдать свои слова за розыгрыш, но было поздно. Вырезанное из газеты сообщение о гибели Бенджамина Пинкертона, которое он принес с собой, случайно упало на пол. Тёо-Тёо схватила его дрожащими руками и пробежала взглядом. Статья подтвердила гибель Бенджамина Пинкертона от несчастного случая, и к ней прилагалась его фотография.
— Так это правда, — наконец прошептала Тёо-Тёо. — Пинкертон, мой муж, мертв!
— Простите, что омрачил вам счастливый вечер трагическим известием, — промямлил Шарплесс. — Если я могу что-то для вас сделать…
— Пожалуйста, уходите, Шарплесс-сан, сегодня мне нужно побыть одной, — ответила Тёо-Тёо с лицом, превратившимся в белую, ничего не выражающую маску. Она так отчаянно стискивала газетную вырезку, что та превратилась в комок бумаги.
Это тревожило дипломата, но ему ничего не оставалось, кроме как удалиться и понадеяться, что Судзуки не допустит, чтобы госпожа снова попыталась наложить на себя руки.
Шарплесс беспомощно покачал головой: Бенджамин Пинкертон, разрушивший жизнь юной девушки, не стоил того, чтобы о нем убиваться. Любовь — иррациональное и разрушительное чувство, но ему никогда не удавалось заставить Тёо-Тёо это понять. Коль уж на то пошло, ему вообще не следовало рассказывать ей о смерти этого мерзавца и разрушать ее иллюзорные мечты. Шарплесс знал, что пожалеет об этом.
В покинутом им доме смех и счастье последних дней улетучились, сменившись скорбью. Тёо-Тёо рыдала, пока не лишилась чувств. Судзуки укутала ее и всю ночь не смыкала глаз, чтобы хозяйка не причинила себе вреда.
В какой-то момент утомленная служанка, должно быть, заснула: когда она открыла глаза, в комнату проникали первые лучи утреннего солнца. Она инстинктивно вытянула руку, и ее охватила паника. Рядом с ней никого не было, госпожа пропала!
— Тёо-Тёо-сан! — простонала Судзуки, покрываясь холодным потом. — Где вы? Что я наделала? Я подвела вас, я заснула!
Все кончено, наверняка госпожа лишила себя жизни, пока она спала. Судзуки почти ждала, что увидит ручеек крови, но пол в комнате, к счастью, был чистым и сухим.