Настоящая партнерша

— Сесть, Мейсон! — Его голос был жестким и резким, как удар хлыста, и при свете, падавшем из кузова, я увидел дуло пистолета, направленное мне в лицо. Но я не обратил на это внимания.

— Джекстроу! — крикнул я. — Веджеро, Ливин, Брустер! Вставайте, если хотите жить. У него только один пистолет. Если он выстрелит в одного из нас, другие успеют на него броситься. Он не может убить всех сразу... Маргарет, Елена, мисс Денсби-Грегг, при первом же выстреле бегите в темноту и не показывайтесь оттуда!

— Вы спятили, док! — вырвалось у изумленного Веджеро. Но мой голос заставил его вскочить на ноги и приготовиться к прыжку. — Хотите, чтобы нас перестреляли?

— Как раз этого я и не хочу! — Я чувствовал, как у меня по спине и затылку побежали мурашки, и вовсе не от арктического холода. — Связать нас и бросить одних, как бы не так! Почему, вы думаете, он рассказал нам про траулер? Про подводную лодку и все прочее? Я скажу вам: потому что он решил, что никто из нас не выживет и не расскажет об этом. — Я выпалил эти слова со скоростью пулемета в отчаянной надежде убедить остальных в их истинности. И мои глаза не отрывались от пистолета в руке Смолвуда.

— Но...

— Никаких но! — резко оборвал я. — Смолвуд знает, что Хилкрест сегодня будет здесь. И если он найдет нас, да еще живыми, мы сможем рассказать ему о маршруте Смолвуда. И тогда через час Кангалакский ледник будет на замке, а бомбы с «Тритона» сотрут его в порошок. Связать нас! Ну конечно! А потом бы он и Коразини не спеша расстреляли нас, и мы бы падали, трепыхаясь, как птицы с перебитыми крыльями.

Эффект моих слов был немедленным и полным. Мне не видны были лица остальных, но я заметил, что пистолет в руке Смолвуда чуть-чуть опустился.

— Я недооценивал вас, доктор Мейсон, — мягко проговорил он. В его тоне не было и намека на гнев или раздражение. — Но вы чуть было не превратились в труп!

— Какая разница, сейчас или через десять минут? — ответил я, и Смолвуд рассеянно кивнул. Он уже обдумывал возможности другого выхода.

— Вы... вы бесчеловечное чудовище! — Голос сенатора Брустера прервался от гнева и страха. — Вы хотели связать нас и перебить, как... как... — На мгновение он смолк, не находя слов, а потом прошептал: — Должно быть, вы просто сумасшедший, Смолвуд, настоящий сумасшедший!

— Ничуть, — спокойно проговорил Веджеро. — Он не безумец. Он просто человек без души. Впрочем, иногда трудно провести грань между первым и вторым... Ну как, придумали для нас другую хорошенькую схемку, Смолвуд?

— Придумал... Как сказал доктор Мейсон, мы не сможем разделаться со всеми вами за две секунды, а за это время один из вас, а то и больше, смогли бы укрыться в темноте. — Он кивнул в сторону саней, поднял воротник, пытаясь защититься от снега и ветра. — Думаю, что вам лучше еще немного проехать с нами...

И мы проехали еще немного, тридцать самых длинных миль в моей жизни. И это длилось около девяти часов, которым, казалось, не будет конца. Это было сравнительно небольшое расстояние, но, чтобы покрыть его, ушла целая вечность: отчасти из-за заструг, отчасти из-за участков рыхлого снега, которые становились все длиннее, но больше всего из-за быстрого ухудшения погоды. Скорость ветра теперь была более тридцати миль в час, он нес с собой стену поземки с ледяными кристаллами и, хотя дул нам в спину, сильно затруднял задачу водителя.

Для всех остальных, кроме Смолвуда, ветер создавал невыносимые условия, и, будь температура такой, какой она была сутки назад, я уверен, что никто из нас не пережил бы этого путешествия.

Я подумал, что, если Смолвуд и Коразини будут поочередно вести тягач, причем один из них будет выверять по компасу путь, сидя в санях (как делали Джекстроу и я), у нас будет хотя бы один слабый шанс одержать над ними верх или, по крайней мере, осуществить побег. Но Смолвуд ни разу не предоставил нам и тени надежды. Коразини все время оставался за рулем, надев наушники радиопеленгатора, и управлял с помощью компаса. Смолвуд устроился в одиночку у заднего борта кузова, а мы теснились на грузовых санях в десяти ярдах от него. Когда же снежная пелена стала слишком плотной, он остановил тягач, открепил прожектор и установил его, повернув в нашу сторону.

Это дало ему двойное преимущество. Во-первых, он мог ясно видеть нас даже сквозь гонимый ветром снег и быть уверенным, что никто не соскочил с саней, и, во-вторых, ослепить нас настолько, чтобы мы не в состоянии были сказать, что он делает и следит ли за нами. Это было пыткой, сводило с ума, и, чтобы предотвратить любую отчаянную попытку к бегству под покровом гонимых ветром туч снега, он посадил Маргарет и Елену в кузов, связав им руки. В качестве заложниц они были гарантией нашего хорошего поведения.

Таким образом, в санях нас было восемь. Теодор Малер и Мари Ле Гард лежали посередине, а мы трое сидели по бокам. Как только мы тронулись и натянули на себя два куска брезента, стараясь спрятаться под ним от ветра и снега, Джекстроу перегнулся и каким-то предметом, который был у него в руке, похлопал меня по плечу. Я взял у него этот предмет.