Настоящая радуга

Три рассказа Пашино о волжских татарах прошли и «Современнике» с большим трудом. «Кроме общей цензуры, — пишет Пашино, — статьи мои должны были быть прочитанными цензорами министерств внутренних дел и государственных имуществ, так как в них описывался быт крестьян». В то же время Пашино преподавал и Межевом институте, хотя был немногим старше своих студентов и все так же тонок и хрупок, отчего казался совсем юношей.

Казалось уже, что Пашино понемногу вживается в круг литературной петербургской интеллигенции. Но тут неожиданно ему сообщили, что открылась вакансия второго секретаря в русском посольстве в Персии.

Новому второму секретарю посольства было двадцать пять лет. Несколько лет он с нетерпением ожидал назначения в восточное посольство, надеясь, что это одним ударом разрубит все узлы, даст материальное благополучие и предоставит возможность увидеть мир: ведь Пашино был путешественником задолго до того, как от правился в свое первое путешествие. Однако, если можно было отыскать в России наиболее неприспособленного к дипломатической карьере человека, им был, наверно, именно Пашино. Вроде бы всем, чем положено владеть дипломату, он обладал — знал к тому времени несколько восточных языков, три европейских, знал санскрит, латынь — пожалуй, был даже слишком образован для дипломата. И вместе с тем был совершенно беззащитен перед своеобразной действительностью посольства — миром сплетен, интриг, подсидок и доносов. Дипломатическая карьера Пашино была обречена на провал, и не знал об этом только сам молодой дипломат.

Разочарование наступило быстро. Пашино выдержал и посольстве полтора года, затем взял отпуск и вернулся и Петербург, по пути объехав всю Северную Персию. Обратно он решил не возвращаться.

Но перед отъездом у него произошла знаменательная встреча.

Эти два человека не могли не встретиться. Тегеран был скучен, невелик, и каждый вновь приехавший был на виду. Вамбери узнал, что в русском посольстве работает человек, знающий языки и обычаи среднеазиатских народов. Пашино был знаком с работами Вамбери и хотел встретиться с путешественником, решившим под видом дервиша проникнуть в Бухару.

Говорили они по-турецки. Вечером Пашино записал и дневнике, что ему грустно: он знает, что Вамбери погибнет, как гибли его предшественники.

Вернувшись в Петербург, Пашино обрабатывал и готовил к печати записки о Персии, печатал статьи, очерки, планировал новые путешествия, интересные, но нереальные из-за отсутствия средств. Подъем и всеобщие надежды на близкие перемены к лучшему в России после реформы 1861 года рухнули. Правительство отказалось от широких обещаний и прибегло к обычному для него методу убеждения общественного мнения в правильности своих действий — к арестам и ссылкам. «Многие из знакомых по литературе были сосланы или заключены в тюрьму… — писал Пашино. — Стихи одного поэта, уже сосланного, и его карточка в арестантском мундире, с кандалами на ногах, передаваемые из рук в руки, производили потрясающее действие на натуры впечатлительные, к которым, несомненно, принадлежу и я».

Планы, как литературные, так и другие, выношенные за месяцы жизни в Тегеране, оказались неосуществимыми. Деньги кончились. И Пашино скрепя сердце согласился было снова уехать в Персию, уже первым секретарем посольства, убеждая себя, что использует время для новых путешествий по стране.

И тут все сорвалось.

Пашино читал листовки «Земли и воли» и не скрывал этого, причем не только в разговорах с друзьями, но и с сослуживцами по министерству. Далеко не все из них любили молодого секретаря со слишком радикальными воззрениями и знакомствами. Это был не первый и не последний донос на Пашино. Но время было такое, что за доносом последовали решительные действия. Дальше все было так же, как в тысячах домов: стук в дверь, полицейские чины, дворник в качестве понятого. Обыск, листовки, которые Пашино даже не считал нужным прятать. А потом неприятный разговор в кабинете министерства под большим, в рост, портретом его императорского величества: «Министерство иностранных дел не считает возможным впредь…»

Его не арестовали, не выслали и даже не отчислили из министерства. Просто закончилась дипломатическая карьера, и Пашино вновь превратился, как и пять лет назад, в мелкого чиновника, о котором уже было известно, что он никогда не будет дипломатом.

Так прошли четыре года. Опять случайные литературные заработки, статьи, дружба с поэтами Курочкиным, Минаевым, мечты о горах и пустынях Азии и по прежнему бедность.