Настоящая радуга

По его учебнику изучали священный язык пали бирманские монахи и студенты Сорбонны. Он говорил на многих языках — и древних и новых. Ему приводили сыновей главы буддийских сект, просили: научи их уму-разуму, пандит. Пандит вежливо улыбался и отказывался от чести. Он был вежлив, но большей частью замкнут. И вот за этой замкнутостью скрывались два человека.

Один из них — профессор Петербургского университета, добрейший и чуткий человек, предмет обожания студентов и молодых ученых, создатель школы русского востоковедения. Это ему в одном из писем пишет находившийся на стажировке в Европе будущий академик, а тогда просто студент, ученик Минаева С. Ольденбург; «Сердечное спасибо за Вашу доброту ко мне — такая радость на чужой стороне теплое слово родины». Это о нем пишет в своем дневнике другой крупный русский востоковед, Кудрявский: «Вообще многим я ему обязав, так что кажется даже, что слишком уж много от неги берешь, ничего не давая взамен, а доброта его ко мне неистощима. С каждым разом как почувствуешь эту доброту, так на сердце радостно как-то станет: есть ж! на свете добрые люди! Сколько утешения в этой простой мысли!».

Но был и другой Минаев. Минаев, ненавидящий не справедливость, Минаев, чутко переживающий каждую ложь, Минаев гневный, нетерпимый, злой. Для того, чтобы понять это, надо ознакомиться с его дневниками. Публикуя некоторые из них, он приводил записи в порядок, смягчал кое-какие формулировки. Но в большинстве своем дневники эти увидели свет уже в наше время и только тогда мы узнали, какая страстная, горячая, непримиримая натура скрывалась за академической сдержанностью одного из крупнейших востоковеда России прошлого века.

Возвращаясь из последнего путешествия в Азию, Минаев остановился в Риме. Там он узнал из газет о новом жандармском циркуляре, изданном в Петербурге и направленном на дальнейшее ограничение прав студентов, на искоренение крамолы. И тогда Минаев записал в дневнике: «Дураки!! Думают, что из науки можно сделать средство дрессировать покорных хамов. Выдумайте что-нибудь поудобнее. Эти несколько строк сразили меня…» Ему же принадлежат слова о «полоумных генералах», которые изобретали «свою собственную систему хозяйственного управления, одинаково приложимую и к школе кантонистов, и к университету».

И поэтому особенно интересно сегодня открыть дневники Минаева-путешественника. Он там искренен настолько, насколько вообще можно быть искренним перед самим собой. Недаром совсем недавно эти дневники были изданы в Калькутте: то, что увидел, как увидел, что понял, как оценил ситуацию в Индии и Бирме русский ученый, представляет сегодня интерес не только для специалистов-востоковедов.

А попал Минаев в Бирму буквально на следующий день после того, как пал Мандалай и английские солдаты вошли в королевский дворец. Он был первым европейским ученым, увидевшим крушение Бирманской империи. И он проехал по охваченной угаром завоеваний Британской Индии и очутился в Бирме, когда воздух еще не очистился от гари и порохового дыма.

2

В Индии, где Минаев был уже не впервые, он старался, встречаясь с учеными, собрать сведения о Бирме — что там за библиотеки, на какие палийские тексты можно рассчитывать? В ответ ему говорили, что ничего о текстах неизвестно, зато сильно шалят разбойники-дакойты. И в дневниках Минаев скупо регистрирует слухи, доносившиеся до Бомбея и Калькутты. В Мандалай вряд ли попаду. Около Рангуна попадаются разбойники»… «Говорили о Бирме. Н. только что вернулся из Бирмы. Дакойты — это дело полиции, а не войска»… Солидные коллеги советовали Минаеву воздержаться от визита в только что покоренную страну — опасно, лучше переждать, пока полиция установит порядок и дакойты будут арестованы или повешены. Собеседники Минаева не подозревали о том, что в Бирме лишь начинается партизанская война, которая потребует у Великобритании нескольких лет и многих тысяч солдат. Не знали, что придется отзывать из Африки крупнейшего английского колониального генерала Робертса, чтобы он утихомирил страну. А Робертс будет требовать все новых войск (оказалось, что умиротворение Бирмы все-таки дело не полиции, а армии) и месяц за месяцем переносить в будущее сроки окончательной победы.

Минаев не согласился с советчиками. Будучи убежден, что в Мандалае должны храниться ценнейшие буддийские тексты, он не был уверен, что среди завоевателей найдутся в те дни достаточно компетентные специалисты, зато справедливо опасался, что грабители найдутся в избытке. И еще одна причина толкала Минаева поспешить с путешествием: он никогда не замыкался в стенах библиотек и в строгих рамках филологии или древней истории — для того, чтобы понять, как складывалась философская система буддизма в Бирме, он должен был увидеть саму Бирму, познакомиться со страной и с людьми раньше, чем колонизация подорвет систему буддийской церкви, раньше, чем погибнут многие уникальные черты, особенно те, что связаны с бирманской государственностью.