Настоящая радуга

Впрочем, не так уж важно, встретились ли они; важнее то, что их пути неоднократно пересекались и во времени и в пространстве. И уехали из России — царской — они почти одновременно. И вернулись — в другую эпоху, в другую Россию — они почти вместе. И в Бирме они были в одно и то же время.

Есть некоторое сходство в их судьбах. Заключается оно не во внешних биографических совпадениях (кстати, их и нет), а в другом. И Ерошенко и Мерварты, уезжая из России, были молоды, безвестны и неопытны. И когда через восемь лет странствий они возвращались домой, — это были люди с громким именем. Но ни Мервартам, ни Ерошенко и в голову не приходило, что они могли бы остаться там, где вполне устроены, где их знают, где можно прилично зарабатывать. Они рвались в голодную Россию, потому что долг их был разделить с ней и счастье и горе.

Александр Михайлович Мерварт погиб в тридцатых годах. Людмила Александровна Мерварт умерла недавно, в 1965 году, и многие из молодых, да и не очень молодых сегодня востоковедов, особенно специалистов по Индонезии, учились у нее. Она продолжала работать до самого последнего дня.

…B коридоре квартиры стояли стеллажи с книгами. Комната была свободна, пустынна, и лишь письменный стол был завален бумагами. Казалось странным, что в комнате почти нет предметов, напоминающих о путешествиях Мервартов. Глаза ожидали увидеть крисы, циновки, театральные маски на стенах. Ничего этого не было — только книги. Мерварты работали для музеев и все, что привезли, передали туда.

Людмила Александровна была безнадежно больна. Опа знала об этом и относилась к близкой смерти спокойно, но с неприязнью, как относятся к недугам, мешающим жить бурно, творчески, активно. Опа очень плохо видела, и толстые очки скрывали большие темные глаза.

Грузная старая женщина сидела в кресле у письменного стола. Когда же она начинала говорить, казалось, происходило чудо. У нее был молодой, звонкий, четкий голос и редкий дар логической, образной, экономной речи. Людмила Александровна говорила, и прошлое настолько зримо и объемно заполняло комнату, что нетрудно было забыть и о зимнем вечере за окном, и о невероятной удаленности Индии начала нашего века.

Людмила Мерварт рассказывала о путешествиях по Индии и Цейлону, о Бирме и Владивостоке.

К сожалению, о Бирме не так много, как хотелось бы, — пребывание экспедиции там, хоть и затянулось на два месяца, было не из счастливых.

2

Чиновник министерства народного просвещения сочувствовал девушкам. Он был уверен, что министр никогда не подпишет их прошений, но тем не менее бумаги взял и сказал:

— Пусть они останутся у меня. Как-нибудь я подложу их на подпись. А там посмотрим, что выйдет…

Девушек было трое. Окончив Бестужевские курсы они решили держать экзамен за университетский курс для поступления на государственную службу. Женщинам это было строжайше запрещено, ибо по представлениям власть имущих даже само словосочетание «женщина — государственный служащий» было крамольно грозило устоям.

Неожиданно сменился министр. Им стал некий Кассо, человек ничуть не прогрессивнее своего предшественника. Но именно его вступление на должность позволило «заговорщикам» провести тщательно разработанную операцию.

…Чиновники в парадных вицмундирах, с регалиями от скромного Станислава до Владимира на шее — перешептывались, выстроившись в зале, в ожидании знаменательного момента — выхода нового министра.

А министр задержался в кабинете. Не по своей воле. В последний момент его остановил чиновник с папкой в руках.

— Ваше превосходительство, не соблаговолите ли подписать несколько бумаг? Это займет всего три минуты. Четвертый день, как мы не можем разрешить эти мелкие вопросы.

Министр вздохнул и нагнулся над папкой: он не хотел показаться бюрократом.

Сверху лежала просьба истопника министерства отпустить его на три дня в деревню: отец помирает. Министр поморщился и подписал. Вторая бумага оказалась такой же незначительной. Третью он подписал не читая. Сквозь полуоткрытую дверь кабинета доносился сдержанный гул актового зала.

Заявления бестужевок лежали в середине пачки.

На следующее утро в некоторых газетах появились сообщения о том, что министр просвещения разрешил женщинам сдавать государственные экзамены.

И министру ничего не оставалось, как подтвердить свое согласие… и одновременно выразить уверенность, что девушкам не выдержать экзаменов.

…Людмила вошла в комнату. За длинным, покрытым зеленой скатертью столом восседал председатель комиссии. Он был вежлив, почти галантен, и в отеческой улыбке его трудно было разгадать угрозу.

— Итак, в чем же вы намереваетесь совершенствоваться?

— Хочу стать преподавателем германских языков.

— Похвально, похвально. Однако я посоветовал бы вам отказаться от своего необдуманного намерения. Такая милая девушка… не выдержите… раскаетесь… не справитесь… противоречит назначению женщины…

Речь председателя стекала ровным ручейком с его узкой бороды и разливалась по комнате вязкой жижей недоумений, убеждений и скрытых угроз.

— И все-таки я хотела бы узнать, когда и в каком порядке я буду сдавать экзамены.