Настоящая радуга

Проверка документов заняла много времени. Кто-то подвинул Ерошенко стул, и он уселся в стороне от чиновников. Вдруг он услышал знакомые шаги полицейского. Полицейский шел вместе с помощником капитана.

— Да, — повторял помощник, обращаясь к полицейскому. — Я все понял.

Он наклонился к чиновнику и на плохом русском языке сообщил о том, что на пароходе есть опасный большевистский агитатор, высланный из Японии.

— Как фамилия?

— Ерошенко.

— Где его документы? Спасибо. А сам он где?

Ерошенко почувствовал, как люди перед ним расступились и между ним и чиновником пролегла пустота.

— Он же слепой!

— Правильно. Но он все равно опасный агитатор.

— Слепой?

В голосе пограничника было что-то, что позволило Ерошенко разжать пальцы, непроизвольно вцепившиеся и сиденье.

Может быть, пограничник не любил японцев — мало кто их любил в те дни во Владивостоке, может быть, мысль об опасном большевистском агитаторе никак не вязалась с образом мужчины, сидевшего в салоне. Чиновник заговорил сухо, но не враждебно.

— Каковы причины вашей высылки из Японии?

— Об этом следовало бы спросить японскую полицию.

— Надеюсь, не большевик?

— Кажется, вы социалист?

Чиновник давал Ерошенко возможность уловить разницу в этих двух словах и ответить так, как того хотелось пограничнику.

— Большевизм я пока изучаю.

Ответ был совсем не таким, какого ждал чиновник. Ответ был неудобен и нетактичен. Но полицейский, который стоял рядом, не понимал по-русски. Помощник капитана уже ушел. Разошлись по каютам и белые офицеры. Лишь рабочие ждали своей очереди.

Пограничник продолжал сухим, официальным голосом. Но слова его никак не вязались с формальностью тона.

— То, что мне известно о вас, пусть вас не тревожит.

Никто не причинит вам зла. Если пожелаете, можете уехать в Советскую Россию. Мы не воюем с совдепией… Если угодно — оставайтесь во Владивостоке. Нет, пошлины я с вас не возьму. В отличие от наших японских союзников мы не расправляемся со слепыми…

Повезло. Это был просто чиновник. Он и при царе работал в порту, и во времена ДВР, остался здесь и при белых. Что поделаешь — работа. Оживились и рабочие. Они волновались больше всего за Ерошенко, хотя беспокоила и собственная судьба. Теперь вроде бы все обходится.

Они были правы. Чиновник не стал задавать им никаких вопросов.

Остановился Ерошенко в доме председателя общества эсперантистов. Снова помогла причастность к всемирному братству чудаков, поборников единого языка. Там жила девушка по имени Тося, с которой Ерошеко подружился. Тося собиралась отправиться домой, в деревню на берегу Уссури, где проходила граница меж японцами и Дальневосточной республикой. Несколько дней прошло в подготовке к путешествию. Ерошенко запасался продуктами на дорогу. Ерошенко жил как бы лихорадке. Им овладела лишь одна мысль — скорее домой! Его не пугали ни рассказы о начавшихся боях, ни уверения эсперантистов о том, что он обязателен погибнет при переходе линии фронта. И через неделю в сопровождении Тоси Ерошенко сел в поезд, шедший на запад.

Чуть было не случилась беда в поезде. Он был полон белыми офицерами, спешившими на фронт. Ерошенко в предчувствии скорого конца пути потерял осторожность, ввязался в спор, и лишь разногласия между союзниками — каплелевцами и семеновцами — спасли его от расправы.

Владивостокский поезд дошел до села Евгеньевка. Дальше начиналась нейтральная зона. Ее контролировали японцы. Зона кишела бандитами. Пришлось ехать «зайцами», на пустых платформах, спрятавшись за мешками с щебенкой. Поезд остановился, не дойдя до полуразрушенного моста через Уссури. Переговоры между советскими войсками и японцами были прерваны, вот-вот должны были начаться военные действия. И, несмотря на то что Ерошенко провел несколько дней на границе, перейти в Советскую Россию ему так и не удалось. Пришлось отступить.

7

Осень 1921 года застала Ерошенко в Китае. Литературное приложение к пекинской газете «Чэнь бао» от 22 октября 1921 года полностью посвящено творчеству русского писателя Ерошенко. Там же напечатан в переводе Лу Синя рассказ Ерошенко «Грезы весенней ночью».

Ерошенко был известен в Китае и раньше. Сообщение о его высылке из Японии еще летом взволновало прогрессивных китайских писателей. Поэтому, как только Ерошенко, измученный тщетными попытками прорваться домой, усталый и разочарованный, появился в Китае, его сразу взяли под свою опеку новые друзья. Ерошенко едет в Шанхай, начинает участвовать в литературной жизни Китая и, как всегда, быстро обретает друзей и товарищей. Его книга «Рассказы засохшего листа», вышедшая в 1922 году, была очень тепло встречена китайской критикой. Китайский писатель Ху Юйчжи писал тогда, что Ерошенко «является нашим искренним другом, любящим нас, относящимся с большой симпатией к китайскому народу». Ерошенко часто и охотно публикуют в журналах, его приглашают преподавать эсперанто в Пекинском университете. И он переезжает в Пекин, где живет в доме Лу Синя.