— Мы постоянно ругаемся, — возразил Румпель, — постоянно. Ради тебя я выворачивался, как мог, но тебе всё не так. А большего, дорогуша, я сделать не могу.
— Да, у нас есть разногласия.
— Разногласия… Разногласия, — Голд рассмеялся, а потом очень строго добавил. — Белль, это не разногласия. Это катастрофа. Твои «разногласия» длятся уже год, Белль! Год!
— И что? Это конец? — Белль готова была расплакаться. — Вот так просто?
— Я не вижу других вариантов.
— Я люблю тебя…
— Да-да… — закивал Голд. — Поэтому мне пришлось продать целый город, чтобы разбудить тебя.
— Дело не в тебе, — согласилась Белль, — дело во мне. Я не принимала тебя, но не потому что я тебя не люблю. Я не принимала тебя, потому что и себя я тогда не принимала. Мой отец бы тоже не смог, если бы попытался.
— Ты этого не знаешь.
— Знаю! Слушай… — она взяла его за руку и прикоснулась к ней губами. — Прости меня. Я совершила ошибку. Мне очень, очень жаль.
— Белль… — он попытался отстраниться, но она не позволила.
— Чего ты хочешь, Румпель?
Голд не ответил, но ей стало понятно, что развода не будет, что он не хочет уходить от неё, но это всё же не означало, что он хочет быть с ней, хотя она и надеялась. Так или иначе, но в тот день старая фарфоровая чашка была найдена и склеена, а желание проверять её на прочность совершенно исчезло.
Следующий год, проведённый ими в Сторибруке, был по-настоящему безумным. Это безумие проявилось не в монстрах и не в каких-то внешних захватчиках, а совсем в ином. В городе стало слишком спокойно, и многие семьи, расслабленные и безмятежные, решили обзавестись наследниками. Родились дети Ноланов и Джонсов, и ещё уйма принцев и принцесс в семьях строителей, рыбаков и продавцов. И Голдов это безумие стороной не обошло. Однажды, холодным мартовским вечером, не покидая особняка, миссис Голд подарила мистеру Голду сына. Мальчика назвали Адамом Арчибальдом Голдом, по настоянию матери, и его долгое времяникому не показывали, по настоянию отца. Румпель отгородился от всех больше прежнего, и если бы он мог выстроить вокруг их особняка крепостные стены и вырыть рвы, то Белль была готова биться об заклад, что так оно бы и было.
Как-то утром в Сторибруке произошло небольшое землетрясение. Несколько сильных толчков. Повсюду раздавались звуки бьющихся стёкол и орущих машин. Из особняка Голда сложно было оценить ситуацию, представить всеобщую панику. Представить, как люди, сбиваясь в маленькие нервные кучки, требуют ответов у Реджины, Белоснежки и Дэвида, Эммы и Крюка. Было вопросом времени, когда те в свою очередь прибегут за объяснениями к Голду, который уже где-то месяц не покидал особняка и ни в чём криминальном замечен не был. И они пришли, ворвались без стука со всей присущей им бестактной прямотой.
— Мисс Свон, точнее, миссис Джонс! Чудесно, что вы заглянули, — протянул Голд, чьи слова нужно было расценивать как «убирайся отсюда, пока я не свернул тебе шею». — Не объясните мне, что происходит?
Белль при этом не присутствовала, только слышала разговор, сидя на лестнице, ведущей на второй этаж. Слова Голда заставили её напрячься. Внизу, в гостиной, явно разгорался конфликт, который мог привести к неприятным последствиям в будущем.
— Вот ты и объясни, — грубо сказала Эмма. — Что это было?
— Вы знаете, миссис Джонс, фамилия Свон вам шла куда больше, — невозмутимо продолжал Голд. — Не такая тривиальная, как Джонс. Подумайте об этом.
— Заканчивай, Крокодил! — прорычал Крюк. — Отвечай!
— Тьфу, как некрасиво, — усмехнулся Голд и, видимо, встал со стула, насколько Белль могла понять по звуку. — Пришли в чужой дом без спроса, без стука, выдвигаете непонятные беспочвенные обвинения.
— Не столь и беспочвенные, — раздался голос Реджины. — Не ты ли не так давно продал весь город?
— А тебе стоит вообще придержать язык, дорогуша, — голос Румпеля стал жёстким и злым. — Как продал, так и вернул. К данной ситуации, уверяю, я совершенно непричастен. А теперь, пока я не напомнил вам, почему и из-за кого мне пришлось продать целый город, покиньте мой дом. И больше сюда не приходите. Понятно?