Но Валька решительно вымел из своих мозгов подобные мысли. «А вдруг это провокация с целью выманить меня на улицу?!» — подумал он и, скрестив руки, дал понять незнакомцу, что их странное, беззвучное общение окончено.
Мужик зло сплюнул и, развернувшись, поплелся куда-то по улице… Валька прижался к стеклу щекой и проводил взглядом его удаляющуюся фигуру, думая, что в городе уже закрыты все фотоателье, а такого, которое работало бы допоздна, не существовало в природе.
Допоздна… Спохватившись, Валька взглянул на часы. Десять минут седьмого… Ого! Что же, выходит, он и правда уснул? Уже седьмой час… Сколько? Словно не веря себе, он еще раз, вскинув руку, посмотрел на часы. Действительно, седьмой… А Бориса Аркадьевича все нет!
Под ложечкой у Вальки неприятно засосало. «Ждешь до шести и шуруешь домой!» — сказал старик. Причем таким тоном, будто опасался чего-то. Что ж, выходит, не зря опасался? Что-то действительно с ним произошло? «Поделка государственных казначейских билетов преследуется по закону!» — уже не впервой всплыло в памяти у Валентина, а воображение тут же нарисовало ему милицейский «уазик», затормозивший возле безобидной фигурки тщедушного старичка с обрамленным бакенбардами лицом и с портфельчиком в руке. Из автомобиля шумно выскакивают розовощекие милиционеры… — непременно с собакой! — и берут несчастного под белы руки, аккуратно вынимая из них его драгоценный портфель…
Или еще более ужасная картина: старичку преграждает путь рэкетирская «девятка», высыпав из себя небольшую команду спортивных коротко стриженых ребят. Трудно ли этим отморозкам ограбить беззащитного пожилого человека?! Портфель из рук вон, а на прощанье кастетом каким-нибудь промеж глаз… А то еще хуже — затолкают в машину, отвезут на свою бандитскую «малину» и посадят на цепь, чтобы продолжал делать для них эти чертовы клише без перерыва и, разумеется, забесплатно… Конечно, Борис Аркадьевич, хотя с виду вроде бы обычный престарелый интеллигент, на самом деле дядька-то довольно тертый: и матюгнуться может довольно жестко, и по фене словечки выскакивают порой… Да и вообще, загадочная личность! Вполне сможет своим похитителям фигуру из трех пальцев продемонстрировать. Ну и что тогда? А тогда… А тогда те бросятся в принадлежащий ему салон и попытаются завладеть «производством» по изготовлению банкнотных клише. «Ха! Наивные! — подумал было Валька. — Все уже уничтожено, ничего они здесь не найдут… — но только в тот же миг его обожгла мысль: — Кроме… меня?»
До Валентина, наконец, начало доходить, почему Борис Аркадьевич так настойчиво просил его покинуть салон после шести вечера. «Как это благородно! Он просто не хотел ставить под удар меня — своего ученика…»
И Валька тут же, чуть ли не в панике, начал собирать свои вещи. Хотя и не особо много их было, но все же… Пленки с личными кадрами, фотографии, невошедшие в фотоальбом и сложенные пока в черный пакет из-под фотобумаги — все это Валентин засунул в свою спортивную сумку. Туда же отправилась и пачка заграничных журналов, из которых еще не так давно они с Кранцем переснимали лица западных рок-звезд, чтобы те улыбались советскому народу с футболок Васькиного «Сампошива». Запихивая в сумку эти журналы, Валька невольно задержал взгляд на одном из них — с его обложки слегка насмешливо смотрел на него сам Фредди Меркьюри. Тот самый Фредди! Еще недавно журнал с его фотографией Валька мог взять взаймы у знакомого лишь на сутки. А теперь мог сам покупать их пачками. Пока… мог.
— Прощай, Фредди, — пробормотал Валентин, собираясь покинуть салон.
Присел на дорожку, опустившись в кресло. Обвел в последний раз взглядом помещение, мысленно прощаясь с ним. И вдруг глаза его зацепились за нарисованный им трояк, висевшей в рамочке на стене, словно реклама мастерской фальшивомонетчиков. Валька поспешил спрятать рисунок в своей сумке.
Вроде бы все…
Закрыв дверь салона на ключ, он убрал его в карман и неторопливой походочкой направился в сторону автобусной остановки на противоположной стороне улицы. Идти — вроде совсем ничего, но неожиданно Валька почувствовал, что каждый шаг дается ему с неимоверным трудом. Оставшийся за спиной фотосалон Кранца словно пытался удержать его неведомым магнитом. А тротуар, по которому он двигался, вдруг поплыл, поплыл куда-то во внезапно повлажневших глазах. Только теперь Валька начал понимать в полной мере, что уже никогда не увидит старика, а значит, того будущего, что он рисовал себе в своих радужных мечтах, у него просто не будет. Перед глазами появились серые стены кухни их коммунальной квартиры, потом на их фоне затанцевали наглые, ухмыляющиеся рожи бандитов, для которых старик взялся делать эти чертовы клише… И Валькины руки при этом непроизвольно сжались в кулаки…
Да, путь к мечтам отныне закрыт. Но никто не помешает ему — ему, слабому семнадцатилетнему пацану! — когда-нибудь отомстить этим тупым свиньям, вместе с их адским главарем, за несчастного дядю Борю! Едва Валька Невежин подумал так, как ощутил необыкновенную легкость во всем теле. «Салон Кранца» больше ничем не держал его.