Настоящий джентльмен. Часть 1

Машинку IBM с шариком мы взяли напрокат, и Галочка, сидя на кухне, издавала пулеметные звуки, разносившиеся на весь дом. Впервые в истории машинописи этот аппарат имел память — он помнил последние восемь букв. В случае ошибки можно было особой клавишей направить каретку назад, вместо печатающей ленты выскакивала прозрачная, с липким слоем, шарик ударял по ошибочным буквам теми же знаками, они оставались на липучке и исчезали с листа. Волшебство.

Восемь букв, быть может, достаточно для исправления опечатки, но совсем мало для ошибки переводчика. Мне приходилось надиктовывать четко, проговаривая все слоги и знаки препинания:

Доильная установка (кавычки открываются) Карусель (кавычки закрываются) с вращающейся доильной площадкой карусельного типа (запятая) на которой размещаются коровы и находится доильное оборудование(запятая) предназначена для непрерывно (дефис) поточного доения коров на молочно (дефис) товарных фермах и комплексах промышленного типа (запятая) транспортирования выдоенного молока в молочное помещение (запятая) фильтрации (запятая) охлаждения его и подачи в емкость для хранения (точка с запятой) позволяет доить коров в ритме конвейера (запятая) что создает условия для автоматизации процесса доения (точка)

Удержать такую тираду в голове со всеми подробностями, особенно поначалу, получалось не всегда. Время от времени из кухни раздавалась громкая тирада Галочки, полная справедливого гнева: «Пи*дюк!!! Опять запятую пропустил!»

Многие месяцы совместного труда (по моим расчетам, мы перевели-напечатали около миллиона слов) перековали рыхлого полуинтеллигента, каким я был, в собранного и бдительного снайпера технического перевода. Спасибо тебе (запятая) Галочка (восклицательный знак).

Кухня в Камдене

Недвижимость очень привлекает всяческую движимость. Был бы дом, а гости найдутся. Русских в Лондоне было мало, мы их не делили на чистых и нечистых, принимали всех. Судьбы у посетителей были разные, но слушать их было одинаково интересно — эти люди были талантливы в своем отъезде.

Объявилась Света Плотникова, недолго певшая в «Добрых Молодцах». Она обзавелась замысловатой шведской фамилией и в Англию приехала уже как скандинавская девушка. Вскоре я заказал студию на Майда-вейл, где Света записала знаменитую заставку, прозванную в народе «поющие бабки»: «Сева, Сева Новгородцев, город Лондон, Би-бе-си!»

Сергей Р. ворвался к нам как вихрь. Рассказывал, что был раньше таежным охотником, мог по целине пройти 50 километров. Им двигала ненасытная, страстная любовь к музыке. Он каждый день ходил в клубы, где выступали бесчисленные британские команды, и очень сокрушался, что такое богатство исчезает бесследно. «Это же надо писать, писать!» — говорил он сквозь сжатые зубы.

Я понимал энтузиазм Сергея, но разделить его не мог, объяснял, мол — работа, долги, технические переводы, нет ни времени, ни сил. «Какие силы? — возмущался Сергей, — Ты в таком районе живешь — кругом сплошные клубы. Смотри, рядом с тобой Dingwalls, там, кстати, музыкой заправляет бывший тур-менеджер Хендрикса, Говард Паркер, отличный мужик! Дальше, рядом — Roundhouse, бывшее паровозное депо. Там в 1966 году играли Soft Mаchine и Pink Floyd, а в 68-м был единственный в Англии концерт The Doors, там играли Rolling Stones, Jeff Beck, David Bowie, Jimmy Hendrix, Led Zeppelin, Jefferson Airplane. Недавно слушал там The Clash, хотел даже записать, да не получилось. Потом, смотри — у тебя прямо за углом через дорогу знаменитый клуб Music Machine; там, правда, одни панки играют».

На Music Machine я обращал внимание не раз. Элегантное белокаменное здание в стиле итальянского Ренессанса с полуколоннами на фронтоне и большим куполом, покрытым позеленевшим от времени медным листом, было построено явно не для выступления британской шпаны с булавками в носу.

Снизу, почти на треть, фасад был вымазан толстым слоем разляпистой черной краски: цвет гигиенический, грязи не видно. Всем своим униженным видом дом как будто пытался рассказать о своей блестящей молодости, об ушедшем искусстве и красоте, напоминая мне бывшую благородную даму, которая в обветшавшей одежде теперь продает на рынке семейные реликвии.