Настоящий джентльмен. Часть 1

Вышло распоряжение отправить нашего Питера в дальнюю долгую командировку. Казенных денег не пожалели, выписали на полгода «A fact finding mission» по Латинской Америке. Командировочные, суточные, перелеты, гостиницы — страшная сумма набегает, и все ради чего? Подозреваю, что факты, найденные и добросовестно изложенные Питером в толстом отчете, наверху никого особенно не интересовали и что главной целью поездки было не состояние умов в Бразилии или Перу, а символическое кресло главы Русской службы. Свято место пусто не бывает, и за шестимесячное отсутствие в нем обосновался другой человек. Не скажу, что из простого народа, но проще.

Сейчас уж все стерлось, сравнялось, завяло, но в конце 1970-х в стране еще прослеживалась средневековая традиция. Высший класс — конное рыцарство. Латы, доспехи, мечи. С детских лет обучение воинскому искусству. Рыцарские турниры. Беззаветная верность королю. Готовность сложить голову на поле битвы. И награды — титулы, наделы, крепостные. Потомки земельной аристократии до сих пор в своих поместьях держат конюшни и псарни, выезжая с гончими на лисий гон без ружья, на кровавую потеху до растерзания. Скакать приходится через кусты, овраги, заграждения. В седле надо сидеть крепко, умело, соблюдать технику опасности.

Широкое население, напротив, воспитано и живет по технике безопасности, Health and Safety («'elf and saifty» на языке кокни), то есть осторожно, по правилам, как бы чего не вышло. По таким понятиям рисковать собственной шеей в седле по буеракам только для того, чтобы насмерть загнать хищника, — это средневековое зверство. В 2005 году лейбористское правительство охоту на лис запретило, но кто проследит, что происходит на потомственных угодьях?

За рыцарями шли королевские лучники. Луки огромные, два метра длиной, сила натяжения — до 160 фунтов (80 килограммов), боевые стрелы с железными наконечниками летели на 300 метров и больше. Сегодня подобный лук редко кто и натянет, а раньше таких богатырей были целые полки.

Тренироваться приходилось с самого детства. Начинали с легких луков, постепенно увеличивая упругость тетивы. В старинных захоронениях скелеты лучников легко отличить — кости правой руки у них заметно толще, на суставах наросты, остеофиты.

Все это вспоминается, когда смотришь исторический фильм, в котором тонкорукая девица маникюрными пальчиками натягивает лук с тетивой, похожей на резинку от трусов.

О лучниках я вспомнил не случайно: новый глава Русской службы Барри Холланд, бывший военный переводчик, по выходным стрелял из лука. Конечно, уж не ездил верхом, как благородная старая дева Мэри Ситон-Уотсон, но все же и не с удочкой сидел, нанизывая опарышей.

Барри был высоким, широкоплечим, и свой спортивный лук на 70 фунтов, думаю, натягивал без труда. Была в нем, видимо, военная жилка, доставшаяся неосознанно, по смутному наследству, и проявившаяся в пристрастии к стрелам и тетиве, потому что другой Барри, Эллиот, такой же, казалось, коренной англичанин, на досуге лепил и обжигал горшки, а выйдя на досрочную пенсию, стал полноценным керамистом.

Чувство справедливости, равенства перед законом или правилами я замечал у всех наших начальников, хотя проявлялось оно по-разному. Барри Холланд, например, очень чутко относился к редакционным перекосам, для него важен был точный баланс, как на весах древнегреческой Фемиды.

Почти все мы были колобками, которые и от бабушки, и от дедушки ушли, и обретенная свобода требовала выхода. Советское пропагандное вранье, на котором держалась вся система, по нашему мнению, требовалось разоблачать. Ничего подобного, однако, в хартии Би-би-си не было.

«В этом здании, — говаривал Барри, — такой воздух, невидимый газ, атмосфера баланса, уравновешенных взглядов».

«Ага! — запальчиво возразили ему однажды. — Если бы к вам на интервью пришли Христос и Дьявол, вы бы дали им одинаковое время!»

«Да, — ответил Барри невозмутимо, — но Христу я бы дал последнее слово».

Каждые полтора месяца Барри исчезал, запираясь на несколько дней в своем кабинете. Секретарь в приемной не разрешала его беспокоить даже по срочным делам. «Барри делает роту, — говорила она приглушенным голосом, — я не знаю, когда он закончит».

Рота (сокращение от rotation — «вращение, чередование») висела на стене в коридоре бумажным парусом, на котором были расписана наша работа — кто делает новости, кто сидит в студии «сквозным ведущим», так называемым «continuity», произнося сакраментальное «говорит Лондон», кто идет в ночную смену и так далее. Выражаясь математически, множество сотрудников N надо было уместить в множество обязанностей R.

Казалось бы, человеку с военным прошлым и штабным опытом работы тут часа на два-три, но Барри был не таков. Составление роты он воспринимал как невыносимое бремя ответственности, как высокую личную трагедию, требовавшую напряжения всех душевных сил и умственных способностей. Скорбная тишина источалась от его закрытой двери, за которой Барри терзал себя ради общего блага.