Настоящий джентльмен. Часть 1

Мою несговорчивость и отказ покаяться Фил воспринял как отступничество, как предательство, и радиопроект «Евреи за Иисуса» вскоре прикрыл. К тому же он стал нездоров — через некоторое время мы встретились с ним в Буш-хаусе, в кантине. Фил храбрился, говорил, что собирается написать новую серию передач. Мы простились, и больше я его никогда не видел. О смерти Фила Колдуэлла мне потом сообщила его сестра, очень на него похожая.

Взлет и падение «Икарушки»

«Икарушки» репетировали в крохотном подвале маленького дома на улице Аксбридж-роуд в районе Шепердс-буш. Я нередко бывал в тех краях, там располагался телевизионный центр Би-би-си.

В любой реггей-команде основа звука — это бас с барабанами. По хлипкому подземелью, сотрясая тонкие стены в полтора кирпича, разливались карибские вибрации.

Эта музыка родилась в тропической жаре, ее первыми слушателями были орхидеи, рододендроны и бромелии. Однообразный предсказуемый ритм вносит душевное успокоение и уверенность в том, что эта теплая волна поддержит и понесет тебя дальше. Бесшабашная радость жизни, нега белых пляжей у бирюзовой воды, округлые формы красавиц и неутомимый танец без начала и конца, завещанный неведомыми африканскими предками, дают этой музыке неодолимую силу.

И вот, дети Малых Антильских островов, принесенные судьбою на Британщину, сидят под досками первого этажа, которые служат им потолком, и проигрывают песни, от начала до конца. Еще в оркестре я привык, что ноты разделены на цифры, цифры на такты, и, случись какая-нибудь ошибка, концертмейстер или дирижер говорит: «Давайте с третьего такта пятой цифры» — и все точно знают, откуда надо повторять.

Здесь, понятное дело, ни нот, ни цифр не было. Вокалист Сирил издавал боевой клич: «Сome on Rasta, play murder style!» — и колымага приходила в движение: басист Леон держал фигуристый ритм, ему вторил барабанщик Гарольд, покрытый крупными бусинами пота, клавишник Лерой делал свою «подкачку». Глядя на них, я нередко умилялся и говорил себе гоголевскими словами: «Эх, тройка, птица-тройка, и кто тебя выдумал?»

Гитарист Джеймс с понятной русской фамилией Наган тоже очень старался, но видно было, что — не свой. Ну, не совсем свой, с острова Маврикий, что в Индийском океане, у восточного побережья Африки. Там те же орхидеи-рододендроны-бромелии, те же белые пески у бирюзовой воды, но народ другой. Это потомки индусов, и музыка у них своя, хотя название похоже — «сега». Поют по-креольски, песни переливчатые, карнавальные, не то что реггей, где все скованы единым ритмом, как «эй, дубинушка, ухнем!» в единой лямке бурлаков на Волге.

Эта музыкальная машина время от времени давала сбой, и все останавливались. Разбирать или обсуждать, с какого такта повторять, никому в голову не приходило, Сирил кричал: «From the top!» («сверху», то есть сначала), и карусель вновь шла по кругу.

Растаманы знали, что я работаю на радио, но держались на расстоянии, с расспросами не лезли. Потом как-то разговорились, я сказал, что был музыкантом, играл на саксофоне.

— А сейчас он есть?

— Есть.

— Можешь принести?

— Могу.

На следующую репетицию я принес свой боевой «Сельмер», проехавший у меня на коленях пол Советского Союза. Растаманы смотрели зачарованно. Я расстегнул черный кожаный футляр, сшитый из сапожного хрома обувным мастером во Владимире еще на гастролях с оркестром Вайнштейна (у меня тогда украли футляр из гримерки), приладил трость, и мы устроили небольшой джем-сешн. «Man! — сказал по окончанию впечатлительный Джеймс Наган. — You can blow!» Так я влился в репетиции, а потом и в концерты.

В британских университетах и колледжах есть свои студенческие советы. Они представляют интересы студентов, помогают консультациями, организуют дебаты, устраивают спортивные соревнования и вечера отдыха. У советов есть свой бюджет, и они приглашают кого хотят — обычно группы, которые уже как-то себя показали. «Икарус» заметили, у нас начались выступления по институтам.

Тут я уже влился в команду как музыкант, стал ходить на каждую репетицию, а когда ко мне привыкли, стал понемногу вносить свои предложения.

В какой-то христианской публикации я увидел стихотворение малоизвестного, но не забытого поэта Уолтера Уинтла. Он принадлежал к американской унитарианской церкви, прихожане которой верят в силу позитивной мысли человека как божественного духовного существа. Стихотворение Уинтла было напечатано в 1905 году в церковном журнале. С тех пор его перепечатывали много раз и в разных местах, так что сегодня никто не знает, каким был оригинал.

Строки Уолтера Уинтла дышат верой в позитивную мысль, показывая, что сознание первично, а материя вторична.