Настоящий джентльмен. Часть 1

Комиссия, которая рассматривала кандидатуры, называлась board, и обсуждения там шли на английском. Наш брат программный ассистент, по эфирной привычке, все термины тащил в русский. Так в лексиконе появились слова «кантина», «эсэм» (SM, studio manager), выражение «в бибисях на премисях» (BBC premises, помещения Би-би-си), «диспатч», «скрипт», «рота», «селф-оп» (self-operated studio), «флафф» (fluff, ошибка или оговорка у микрофона), «континьюити». «Услышав стопроцентный флафф, — написал Фима Майданик над своим столом, — подумай: "Может, я не прав?”».

Термин «континьюити», перекочевав в наш рабочий жаргон, оставался неизменяемым во всех падежах, зато все остальные мы лихо склоняли: «в роте, со скриптом, без диспатча», а английское выражение hopeless case переводили строго грамматически — «безнадежный падеж». Слово «борд» само напрашивалось склоняться. Иду на борд, был на борде, после борда.

И вот этот момент настал и для меня. Вдоль стола сидели серьезные джентльмены, добывшие свой пост и должность на таких же «бордах» в прошлом и теперь состязавшиеся друг с другом в задавании каверзных вопросов. Например, меня спросили — что вы будете предпринимать, если сотрудник не справился с заданием, которые вы ему поручили? К этому моменту я уже несколько месяцев в личной жизни говорил исключительно по-английски, в основном на актерско-театральные темы, поэтому к ответу был готов. «Поручать задания, — ответил я, — все равно что распределять роли. Для роли надо найти подходящего актера, а для задания — подходящего сотрудника. Это то, что в театре или кино называют “кастинг”». Участники «борда» одобрительно покрутили головами. Да-да, кастинг, конечно, именно это мы и делаем.

Бюрократическую процедуру, назначение мелкого винтика корпоративной машины, я нечаянно поднял до уровня искусства, до режиссерского видения, до интуитивного озарения будущего, до признания у закоснелых аппаратчиков душевных свойств, которые они, по роду службы, в себе тщательно подавляли. Это была, по сути, тонкая лесть.

Я вышел за дверь, уверенный в невидимом, ожидая его осуществление.

Новая должность

После четырех с половиной лет батрацкого труда на ниве вещания, когда работу надо непременно сделать в срок, точно заполнить все минуты и секунды эфира без малейшего опоздания («радио опозданий не понимает»), я попал в разреженное, как в горах, пространство, где дует прохладный ветерок, а время меряется эрами и эпохами.

Делать тоже было особенно нечего. Поначалу я пытался открывать новые таланты, поощрять писательство еще не признанных авторов, но вскоре пришел к реакционному выводу, столь ненавистному любому либералу, что неравенство в мире не случайно и на него есть свои причины.

Я сидел у окна за большим столом с телефоном. Телефон иногда подавал признаки жизни. Однажды позвонили со второго канала телевидения за справкой — как произносить имена. Репетировали пьесу по рассказу Солженицына «Случай на станции Кречетовка» [8]. Имя главного героя, Василия Зотова, еще как-то могли произнести, но фамилию другого персонажа, актера Тверúтинова, выговорить никак не удавалось.

Английский речевой аппарат, как, впрочем, и русский, и прочие другие, для легкости произношения непременно переиначивает иностранные слова. Скажем, меняет ударение так, чтобы было удобно: Кузьмúна, Шарапóва, Роднúна. Путина долго, причем на главных телеканалах, называли «Пьютин». Больше всех не повезло британскому спортсмену по фамилии Лисовский. Он играет в снукер, разновидность бильярда, на соревнованиях его показывают крупным планом, называя не иначе как «Рузельский». Лицо его обычно источает тихую ненависть.

Для среднего англичанина настоящая русская фамилия должна непременно оканчиваться на «ский» — Чайковский, Ходорковский, Гусинский. В каком-то фильме, помню, была даже русская собачка по кличке Попский.

Понятно, что при таком напластовании лингвистических разногласий моя телефонная инструкция секретарю второго режиссера помочь не могла. Я согласился приехать.

Актер, приступая к работе над ролью, в себе не уверен, и уязвим, как ребенок. Он лепит образ из собственых воспоминаний, чувств и жизненного опыта. Однако в рассказе Солженицына логика поведения персонажей для английских артистов была такой чуждой и непонятной, что в своих душевных закромах подходящего материала найти не удавалось. Артисты встретили меня с любопытством и благодарностью, в изменчивом и непредсказуемом море искуства я был для них спасательным кругом, к тому же настоящий русский, еще недавно советский человек, был тогда существом редким и даже экзотическим. Вопросы, самые неожиданные, сыпались нескончаемо, я отвечал и рассказывал часами.

По правилам Би-би-си внутрикорпортивная работа не оплачивается и, поскольку денег мне не платили, а работа была проделана немалая, то продюсеры, в виде компенсации или просто из чувства справедливости, столь обостренного у англичан, вывели меня в титры как консультанта.