Настоящий мужик. История парня из Anthrax

Несмотря на то что мне всегда была небезразлична судьба «Янкиз», в Лос-Анджелесе я только катался, и свободного времени было полно. Бобби работала медсестрой, поэтому каждое утро по дороге в больницу высаживала нас у скейт-парка в Ирвине, а после обеда, закончив смену, забирала. Больше нас ничего не заботило. Мне было тринадцать, брату – десять; незабываемые летние каникулы. Мы научились кататься в пустых бассейнах и на бордюрах, потому что видели, что вытворяли парни в Калифорнии. Мы пытались врубиться во все уличные трюки и скорее хотели показать их своим друзьям в Куинсе. И за день до отлета домой я сломал запястье.

Я подпрыгнул метра на 2–3 от земли, заехав по стенке бассейна, и когда стал разворачивать доску на 180 градусов, чтобы приземлиться, задняя нога соскользнула с доски. Я каким-то образом приземлился на ребро доски, упав на левую руку. Я услышал громкий хруст, увидел перед глазами ослепляющую красную вспышку и почувствовал острую боль в запястье, которое уже начинало опухать. Брат подбежал ко мне, и я сказал: «Найди мою доску!», потому что, когда я на нее приземлился, она вылетела из-под меня и покатилась. Он нашел доску, позвонил Бобби на работу, и она нас забрала и отвезла в больницу. Мне сделали рентген руки и оказалось, что у меня перелом запястья. Решили не вправлять, поскольку на следующий день я летел обратно в Нью-Йорк, и они беспокоились, что запястье опухло. Мне обмотали руку бинтом, наложили шину и сказали, что по прилете в Нью-Йорк срочно нужно к врачу.

Полет домой был сущим адом. Рука ужасно болела, но приходилось терпеть. На следующий день мы пошли к врачу, чтобы он вправил руку, и он посмотрел на меня и сказал: «Сделай глубокий вдох, сейчас будет больно». Затем схватил руку и потянул. Секунд пятнадцать я корчился от боли, а затем боль прошла, и врач наложил гипс. Я проходил с гипсом шесть недель и понял, что со скейтбордом пора заканчивать. Мысль о том, что я не смогу играть на гитаре шесть недель, казалась более невыносимой, чем мысль о том, что я не смогу кататься.

Когда гипс сняли, первым делом я взял в руки гитару. Кататься я продолжал, но выше головы не прыгал. Однако, несмотря на то что мне нравилась гитара, я был не до конца уверен, что именно этим инструментом и буду зарабатывать на жизнь.

Поворотный момент наступил в конце 1977 года. 14 декабря я увидел KISS в Мэдисон-сквер-гарден. Билеты я достал в «Тикетроне» в Moonshine Records, прямо в торговом центре в Бэй-Террас через дорогу от дома. Раньше нельзя было заказать билеты онлайн или по телефону. Приходилось ждать в очереди с остальными фэнами, и некоторые стояли с ночи. Мы встали рано утром и сразу же пошли за билетами на все три концерта KISS. Тем не менее нам попались довольно дерьмовые места – в конце танцпола за микшерным пультом. У меня сохранилась программка тура и футболка, которую я купил в первый же вечер. Конечно же, футболка давно мала, но сувенир отличный. Билеты стоили шесть с половиной баксов. Я заплатил за них сам, и мама впервые отпустила меня на концерт с друзьями без папы или дяди. Я кайфовал еще больше, потому что был предоставлен сам себе.

Мы сели в поезд. Это было настоящее зрелище. Вокруг нас стояли 18 000 орущих маньяков. Все казалось невероятно громким, и я только через несколько секунд врубился в то, что слышал. Но я все еще терял голову, прыгая с друзьями в толпе. Как только уши привыкли к звуку, меня поразило, насколько круто звучала группа. Я видел, как Джин плюется огнем, но тогда не было огромных экранов, и мы были слишком далеко, поэтому как он плюется кровью, я не видел.

Я ушел с арены с друзьями, чтобы добраться до вокзала Лонг-Айленда и уехать домой в Куинс, и я громко сказал: «Вот чем я буду заниматься. Вот оно. Буду играть в группе вроде KISS».

Я знал, что плеваться кровью и изрыгать огонь на сцене, как и носить грим, необязательно, но я хотел делать то же, что и эти ребята. Хотел сочинять и исполнять любимую музыку, выступать на сцене, рубить на гитаре и видеть восторг многотысячной толпы. Мне казалось, что это лучшая работа в мире. В том месяце, 31 декабря, мне исполнилось 14, и я уже абсолютно точно знал, кем буду.

Я стал часто бывать в Манхэттене. До города на метро было всего 15–20 минут, поэтому после школы я сбегал в Гринвич Виллидж. Для четырнадцатилетнего паренька, увлеченного рок-н-роллом, Виллидж был сродни Диснейленду. Я вырвался из оков Куинса; цепи были разорваны, и ничто меня больше не удерживало. Я знал, что, когда сколочу достойную банду, мы переедем в Манхэттен. Мне не терпелось окунуться в увлекательный мир большого города. Казалось, у меня была миссия и я был на верном пути, зависая в музыкальных магазинах и гитарных салонах. Я собирался выбраться из трущоб и увидеть мир. Эта мысль не давала мне покоя.