Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Мне хотелось сказать что-то запоминающееся для нас обоих. Но я не стал. Вместо этого я повторил фразу, которую так часто ему говорил, – слова, которые говорил многим пациентам, коллегам, а чаще всего самому себе: «Ты справишься». Сейчас, правда, они значили нечто совершенно другое, нечто куда более личное. Я не сказал это просто так. Я сказал это, потому что мне нужно было в это верить. И мне хотелось, чтобы он тоже в это верил. Я обвинял других в неискренности, но в данный момент именно я пытался приукрасить ситуацию неоправданным оптимизмом. Мне нужно было это сказать.

Я вспомнил день, когда наткнулся на Байо у торгового автомата вскоре после укола зараженной иглой, когда он сказал: «Ты справишься». Эти слова значили для меня что-то тогда, даже после того как он признался, что говорил это всем. Я улыбнулся Бенни и взял один из его дисков Babyface.

– Сегодня мы собираемся в караоке. Может, попробую спеть что-нибудь из этого.

Бенни покачал головой:

– Я бы заплатил, чтобы это увидеть.

Повернувшись к телевизору, он начал методично переключать каналы.

– Пожалуйста, только не «Судья Джуди».

У меня завибрировал пейджер.

– Слушай, – сказал я. – Мне пора идти на обход. Последний в качестве интерна. Постараюсь провести его эффектно.

– Уверен, еще увидимся, – сказал он, протянув мне кулак.

– Можешь не сомневаться.

Выйдя из его палаты, я бросил взгляд на банановую кожуру в мусорном ведре и улыбнулся.

– Бенни, – сказал я, закрывая дверь, – ты и правда справишься.

Заключение

Прошло несколько недель, и я снова был в отделении кардиореанимации. Я стоял у кровати, где когда-то лежал Гладстон, стараясь изо всех сил изображать Байо. Я теперь был ординатором второго года, и передо мной стояли четыре взволнованных, полных энтузиазма интерна в ожидании начала обхода.

Последние недели интернатуры я много думал о своих изначальных трудностях и пришел к заключению, что был попросту не в состоянии полностью погрузиться в реалии моих пациентов. Я был настолько поглощен освоением медицины – прислушивался к шумам и хрипам, а не к нотам отчаяния, – что упускал важные удобные случаи побольше узнать о жизни своих пациентов.

В поликлинике бо́льшую часть года я был сосредоточен на том, чтобы обеспечить пациентов всеми необходимыми лекарствами – число которых порой переваливало за двадцать, – и мне даже в голову не приходило задуматься, не слишком ли много получается таблеток на одного человека. Я не замечал нахмуренный лоб или ошарашенный взгляд, протягивая пациенту две дюжины рецептов. По ходу интернатуры, однако, я научился мыслить, выходя за рамки диагноза, превращая медицину из науки в искусство. Я осознал, что работа врача далеко не ограничивается назначением анализов и раздачей лекарств. И этому никак нельзя научить. Чтобы это освоить, требуется время и много практики.

Не было проведено никакой церемонии, знаменующей мой переход от интерна к ординатору. Я просто пришел в один прекрасный день в больницу, где меня ждало новое назначение, новый список пациентов и новый набор полных энергии подмастерьев. Моей задачей было научить их как можно большему.

– Хорошо, Фрэнк, – сказал я, показывая на высокого афроамериканца. – Чернокожая девушка двадцати четырех лет найдена без сознания в своей больничной кровати. Ты первый, кто оказался на месте. Твои действия.

О том, как буду руководить в первый раз реанимационными мероприятиями во время остановки сердца, я думал годами, представляя все в красках.

Фрэнк сжал стетоскоп и провел по новенькому белоснежному халату:

– Двадцать четыре, так-так… двадцать четыре… и ты сказал, что это женщина?

– Время идет, друг мой. А ты его тянешь.

Пока мой интерн обдумывал действия, я повернулся к группе:

– Один мудрый человек мне как-то сказал, что, оказавшись у кровати пациента с остановившимся сердцем, в первую очередь пульс следует проверить у самого себя.

Они записали эту емкую фразу, в то время как я закинул стетоскоп себе на шею.

– В прошлом году, – продолжил я с важным видом, – у моих ординаторов было табло со счетом. В одной колонке указывалось количество остановок сердца, в другой – количество спасенных людей, а еще у них была колонка для вызовов, случившихся, когда ординатор сидел на унитазе. Я до сих пор жду…

Из динамика над головой захрипел голос: «ОСТАНОВКА СЕРДЦА, ШЕСТОЙ ЭТАЖ, ЮЖНОЕ КРЫЛО! ОСТАНОВКА СЕРДЦА, ШЕСТОЙ ЭТАЖ, ЮЖНОЕ КРЫЛО!»

В соответствии с графиком именно в тот день, за день до моего тридцатичасового дежурства в кардиореанимации, я был ответственным за проведение любых реанимационных мероприятий в пределах медицинского центра Колумбийского университета. Я думал об этом дне месяцами. Годами, раз уж на то пошло. Это была первая остановка сердца, когда мне предстояло руководить процессом. Время пришло. Бросив свой список задач и побежал со всех ног.

– Удачи! – крикнул мне вслед Фрэнк, когда я вылетел из отделения.