Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Чем больше я говорил, тем меньше был уверен в своих словах. На обходе, когда мы обсуждали случай Марлен Хансен, меня вызвали, чтобы доставить пациента на МРТ. Я не знал, насколько тяжелым было ее состояние. По записям, сделанным другими врачами, было понятно, что они пришли к единому мнению: ей больше не место в отделении интенсивной терапии, однако теперь я формально полагался на информацию из вторых рук. Весь мой разговор с Ингрид основывался на мнении Дона и специалистов, которых я толком не знал, – старших врачей, впервые увидевших Марлен Хансен всего день-два назад. Что, если они ошибались? Что, если я отложу этот разговор до утра, когда все соберутся? Но что, если Бенни застрянет в приемном покое из-за отсутствия мест в реанимации и кардиореанимации?

– Я сделаю, как вы хотите, – тихо сказала Ингрид, убрав свою руку.

– Вы не должны делать так, как хочу я. Как бы тяжело это ни было, вам следует поступить так, как хотите вы. Вам следует сделать так, как хотела бы ваша мать. Вы когда-нибудь обсуждали с ней, чего бы ей хотелось в подобной ситуации?

– Нет.

– Но вы ее законный представитель, так?

Она кивнула:

– У нее больше никого нет.

– Есть такое понятие, как исключительно паллиативная помощь. Мы не будем брать у нее кровь, не будем тыкать в нее иглами. Мы сделаем так, чтобы ей было комфортно.

– Мне казалось, что она ничего не чувствует.

– Действительно.

– Если у нее случится инфекция, вы дадите ей антибиотики?

Я не был уверен в ответе. Я даже не присутствовал, когда обсуждались приемлемые меры. Ингрид взяла руку своей матери и поцеловала ее.

– Я не хочу, чтобы она страдала, – сказала она. – я доверяю вам. Просто покажите, где мне подписать.

Я закрыл глаза и закусил губу. Меня послали выполнить задание – выписать Марлен Хансен из отделения интенсивной терапии, – однако я явно не владел всей необходимой информацией. Возможно, через несколько часов я все и узнал бы, изучив записи остальных врачей, но на тот момент не мог точно ответить даже на такой простой вопрос, как будем ли мы давать ей антибиотики.

По большей части я верил, что поступаю правильно, хотя не был уверен в этом до конца. Невозможно знать все – я никогда не научусь понимать электроэнцефалограмму, никогда не буду проводить диализ. Это была работа специалистов по неврологии и нефрологии, и я должен был им доверять. Если они считали, что у Марлен Хансен нет надежды на выздоровление, то, вероятно, они были правы. Но что, если бы вместо Бенни я повстречал Марлен? Что, если бы она оказалась застрявшим в больнице пациентом – пациентом, которого я навещал бы изо дня в день, пациентом, к которому у меня появилась бы эмоциональная привязанность? Прошел бы этот разговор как-то иначе?

Невозможно знать все и быть специалистом сразу во всех областях. Но базовые знания, чтобы понимать, можно ли доверять другому врачу, необходимы.

Я не был уверен в ответе.

Мгновение спустя я вернулся с бумагами и протянул Ингрид ручку. Она поставила подпись, и я представил, как забираю у нее ручку и разрываю бумаги, а затем говорю Дону, что Ингрид не знает точно, чего бы хотелось ее матери. Это действительно было так. При наличии места было бы целесообразно оставить Марлен Хансен в отделении интенсивной терапии, пока Ингрид не примет решение. Но какой в этом был смысл? Разве Ингрид могла внезапно вспомнить какой-то давний разговор с матерью про ее пожелания на случай, если она окажется при смерти? Разве она вдруг вспомнит, что ее мама на самом деле хотела, чтобы в ней любой ценой как можно дольше поддерживали жизнь, даже в случае смерти мозга? Правда была в том, что Дон лучше понимал, как поддерживать поток пациентов в больнице. Эмоции мешали сохранять объективность. А отсутствие объективности могло сильно навредить остальным пациентам.

Я не стал ничего говорить и дал ей подписать бумаги.

– Отличная работа, – сказал Дон, когда я склонился над каталожным шкафом и положил подписанные бумаги в медкарту миссис Хансен. – Мы переведем ее через несколько часов.

– Несколько?

– Для Бенни нашлась койка в реанимации.

Я резко выпрямился:

– Что? Так Хансен может остаться?

Меня словно ударили в живот. Дон откусил сэндвич с тунцом и похлопал меня по плечу:

– Больница не может нормально работать, когда все койки заняты, Мэтт. У нас должно быть свободное место на случай, если в одном из отделений произойдет остановка сердца. Хансен придется перевести. По-другому никак.

– Понял, – тихо сказал я.

Он проглотил остаток своего сэндвича.

– Перекуси, а потом проверь жизненные показатели пациентов. В ординаторской еще остались сэндвичи.

На этих словах он пошел по коридору с видом человека, который знал намного больше меня.

Глава 35