– Я думал, должен был пойти воздух, – сказал я, – если булла и правда лопнула.
Мы с Лалитой растерянно смотрели друг на друга, в то время как мистер Джонс продолжал задыхаться. Мы с Доном не обсуждали запасной план. Я переставил иглу, ожидая, каких-нибудь изменений, но снова ничего не произошло. Я ждал, что Байо меня как-то подбодрит – скажет что-нибудь в духе «у тебя получится», – между тем он просто молча стоял у меня за спиной со сложенными на груди руками.
У меня над губой выступил пот, в то время как мистер Джонс корчился в своей кровати, а его кровяное давление продолжало падать. В палату зашли две медсестры. Одна быстро сделала пациенту укол в левую руку, а вторая проверила жизненные показатели. «ABC», – повторил я про себя. Его дыхательные пути были свободными, он дышал, кровообращение нарушено не было. Что дальше? На моих глазах задыхался пациент, и я не понимал, что делать. Интубировать? Я переставил иглу в третий раз. Ничего.
Я посмотрел на Лалиту, а она посмотрела на Дона. Еще немного, и нам пришлось бы интубировать пациента. Кроме того, если бы давление упало еще сильнее, ему в пах понадобилось бы поставить центральный катетер. Спустя, казалось, вечность, которая на самом деле длилась всего десять-двадцать секунд, Байо протянул Лалите и мне по пластиковому стакану с водой. Я собирался было отхлебнуть, но он выхватил его у меня из рук и сказал:
– Нет.
Я посмотрел на Лалиту, которая поместила в стакан свою резиновую трубку, и последовал ее примеру. Опять-таки, никаких изменений.
Я переставил иглу в четвертый раз и опустил трубку в стакан с водой. Мы с Байо заглянули в него – вода запузырилась. Мы улыбнулись.
– Вот и все.
Воздух выходил из груди мистера Джонсона в мой стакан. Как Байо это пришло в голову? Я ощутил, как мышцы моего лица слегка расслабились. Лалита кивнула и посмотрела на часы. Несколько минут спустя мистер Джонс уже свободно дышал.
– Отличная работа, доктор Маккарти, – сказал Байо по дороге к выходу. – Здесь действительно происходят удивительные вещи.
Глава 36
– Плохо, – пожаловался мне Бенни на следующее утро в кардиореанимации. – Совсем плохо.
Он еще сильнее похудел и теперь дышал с помощью вспомогательных мышц шеи, которые натягивались и тряслись. После возвращения мистера Джонса к жизни в отделении интенсивной терапии следующие несколько часов я докладывал о новых пациентах во время обхода и приковылял, уже ничего не соображая, в свою квартиру в районе полудня – примерно через тридцать один час после того, как покинул ее. Когда я проснулся, было уже пять утра следующего дня. Полтора часа спустя я стоял у кровати, в ногах Бенни, в кардиореанимации, наблюдая за его тяжелым дыханием. Все было не настолько ужасно, как у мистера Джонса – дыхание было затрудненным, как у злостных курильщиков с эмфиземой, – однако, если бы его состояние ухудшилось, ситуация могла стать похожей. Меня передернуло от мысли о том, как я втыкаю ему под ключицу иглу, наблюдая за пузырьками воздуха в пластиковом стакане.
– Держись, – сказал я, присев на край его кровати. Мы оба понимали, что время на исходе – ему нужно было чертово сердце. Его ноги отекли, наполнившись жидкостью от пальцев до колен, а яремные вены заметно пульсировали. Жидкость скапливалась там, где ее быть не должно – мне не нужно было заглядывать под его больничную сорочку, чтобы знать, что его мошонка была, наверное, раза в два больше своего нормального размера, – и все из-за того, что сердце не справлялось со своей работой. Вскоре жидкость наполнит и легкие, и Бенни начнет постепенно захлебываться. Он был напуган, и я тоже.
– Поговори со мной, – попросил он. – Что нового?
Я мысленно перебрал события последних недель. Через несколько минут я должен был вернуться в отделение интенсивной терапии на обход.
– Почему ты мне не сообщил, что тебя выписывают? – спросил я. У меня не было никакого права обижаться, но мне все равно было немного обидно.
Он покачал головой:
– Я знаю, что ты человек занятой.
– Конечно, ты не обязан мне ничего сообщать, однако…
– В следующий раз я тебе обязательно скажу.
И снова у меня возникло ощущение, что я неуклюже пытаюсь переступить черту между врачом и другом.
– Давай договоримся, – сказал я, – что, если кого-либо из нас положат в больницу, мы друг другу сообщим.
– Ха, договорились.
Только мы пожали руки, как затрезвонил мой пейджер, и мне снова пришлось сдержаться, чтобы не швырнуть его об стену. Было такое чувство, словно это какой-то датчик, орган, способный определять важные моменты, чтобы их прервать.
– Как же я ненавижу эту штуку.
– Ты выглядишь как-то иначе, – сказал Бенни.
И снова наш разговор был каким-то неуклюжим, перескакивающим с одной незаконченной мысли на другую. Я подумал о том, насколько поменялся внешний вид Бенни с того момента, как впервые увидел его в первый свой день в роли врача, однако не стал ничего говорить. Он выглядел истощенным, а его руки и ноги были худыми. Это был уже далеко не тот энергичный человек, которого я впервые увидел на велотренажере.