Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Каждая палата звучит по-своему из-за конкретного набора оборудования и его установок. В хорошие дни эти звуки могут стать удачным саундтреком, в плохие – какофонией, мешающей сосредоточиться.

– За дело, – отозвался я, дав ему не совсем уместное «пять», и направился к палате Дэррила. Мне всегда требовалось немного времени, чтобы привыкнуть к нескончаемой какофонии звуковых сигналов оборудования в реанимации. В удачные дни я, словно под музыку, скакал из одной палаты в другую во время утреннего обхода. Когда же настроение было на нуле, они ассоциировались с автомобильными гудками в пробке. В тот день эти звуки немного напоминали мне немецкий прогрессивный рок – было непонятно, каким обещает быть день.

– Надеюсь, вы уделите мне немного своего времени, – сказал я, присев на небольшой стул у кровати Дэррила. – У меня к вам несколько вопросов, и я знаю, что из вас только что извлекли трубку.

Он кивнул, тихо хрюкнув.

– Думаю, мы можем помочь предотвратить приступы в будущем, если больше про вас узнаем, – продолжил я.

Он подтянул одеяло к носу и закрыл глаза. Мой взгляд переместился на его ладони и закругления его ногтевых пластин.

– Не могли бы вы рассказать, что случилось в ту ночь, когда вам стало плохо?

Я уже узнал достаточно много про Дэррила из его медкарты, заполненной врачами приемного покоя, которые стабилизировали его, прежде чем он попал к нам в реанимацию. Тем не менее в его истории оставалось много пробелов.

Мне было известно, что ожирение в семье Дженкинсов не было наследственным. Что, когда он был еще подростком, мать отвела Дэррила к специалисту, заподозрившему у него синдром Прадера – Вилли – расстройства, при котором не происходит нормальной экспрессии генов пятнадцатой хромосомы, что вызывает постоянное чувство голода, зачастую приводящее к опасному ожирению. Позже, когда оказалось, что его телосложение никак не связано с какой-либо генетической мутацией, Дэррил погряз в депрессии, которая стала преобладающей проблемой в его жизни. Из медицинской карты я узнал, что перед тем, как попасть к нам в отделение, Дэррил почувствовал у себя в горле резкую боль. Несколько часов спустя у него появился характерный для приступа астмы хрип. На этот раз, однако, его ингалятор почти не принес облегчения. В начале вечера, когда у него появилась резь в глазах, а дыхание стало затрудненным, он позвонил из своего общежития матери. Она не ответила, так что он вызвал такси, которое доставило его в ближайшую больницу.

Вскоре после этого в приемном покое медицинского центра Колумбийского университета на его медкарту приклеили желтый стикер[82] и дали ему кислородный баллон. Дэррил был слишком большим для инвалидного кресла, так что его на каталке повезли по приемному покою на флюорографию. Как только снимок был загружен в систему, его изучил Байо, заметивший серьезные аномалии в тканях легких. Вскоре после этого дыхание Дэррила ухудшилось, и его доставили в наше отделение интенсивной терапии, где установили воздуховод и подключили к аппарату ИВЛ.

Когда ему в горло вставляли дыхательную трубку, у Дэррила разошлась пополам губа – ее вид напомнил мне даму из Массачусетской больницы с домашним туканом. Если губа нормально не заживет, у него может остаться шрам, как у Дона после операции на заячьей губе.

– Я могу заглянуть и позже, – предложил я. – Вы, наверное, измотаны.

Порой очень сложно задавать вопросы, ответы на которые могли бы помочь в лечении, – они могут оказаться слишком и травмирующими для пациента.

Один анестезиолог на занятии в Гарвардской медицинской школе как-то сказал нам, что, чем больше на шее пациента подкожного жира, тем сложнее проводить интубацию. С точки зрения профессора, самым трудным пациентом Бостона был бы мэр города Томас Менино. Дэррила с его телосложением интубировать явно было тяжело – скорее всего, именно поэтому его губа и разошлась в процессе. В ожидании ответа я окинул палату взглядом. Там не было никаких цветов, открыток с пожеланиями выздоровления – лишь стопка одежды размера XXXL в прозрачном полиэтиленовом пакете. Где была его семья? Неужели он, подобно Бенни, будет проводить в больнице дни в полном одиночестве?

– Ага, – тихо сказал Дэррил, глядя на свой живот. – я не особо хочу разговаривать. Не хочу говорить ни с кем.

– Понимаю.

– Просто хочу выбраться отсюда.

– Разумеется. Мы выпишем тебя, как только ты будешь в безопасности.

– Здорово. Надеюсь, это случится скоро.

– Непременно.

Я решил предпринять еще одну попытку. Я подвинул голову, чтобы она полностью попала в его поле зрения.

– Мне доводилось в прошлом болеть в одиночестве, – сказал я, имея в виду тот период, когда принимал лекарства от ВИЧ. – Было паршиво. Казалось, что я умираю, но никому не было до этого дела.