Настырный

Что делать? Сидеть и смотреть друг на друга? Лекаря бы надо…

— Курбан, — негромко сказал Вели, — ты батрачил в той деревне, за холмом. Не знаешь, есть там лекарь?

— Есть один, только… — Курбан безнадежно махнул рукой. — Не пойдет. В прошлом году на него ночью разбойники напали, так он, бедняга, напугался, даже слег на неделю… Оно, может и хорошо, что трус, припугнуть, куда хочешь пойдет, да только проку-то с него… Еще без памяти свалится от страха…

— Ребята, — не открывая глаз, слабым голосом позвал Ахмед, — не надо никакого лекаря. В муках родились, в муках помрем, коли смерть придет.

— Не то говоришь, Ахмед, — строго сказал я, — где твое мужество?

— Брось, — простонал раненый. — Мужество мое при мне… А сдохнуть сейчас самое время…

— Ты что-то совсем раскис. Больно, что ль, очень?

— Да не от боли. Очень уж зло берет… Ушел от меня Осман-бай!

— Никуда он теперь не уйдет. Осман-баям конец приходит. А потому помирать нам с тобой не расчет. Сейчас ребята в деревню сходят, отыщут хорошего лекаря, он тебе перевязку устроит. Через два дня опять будешь крепче тутовника.

— Хорошо бы… Ох и перетянули ж вы мне плечо. Насчет лекаря… так надо сделать… У башенки, вон там, возле кладбища, конь у меня в кустах… Ох! Так и рвет, так и рвет! Пусть Курбан к Халмураду-ага съездит. Это недалеко. Курбан, ты ведь знаешь его дом, второй с краю… Старик сразу примчится, как узнает. Он хоть и не лекарь, а врачевать умеет, человек бывалый.

Курбан стоял, ожидая, не скажет ли Ахмед еще что. Но тот умолк, забылся.

— Иди, Курбан, — сказал Вели. — Только смотри без шума.

Парень ушел.

Мы сидели молча, стараясь не потревожить Ахмеда. Но он снова открыл глаза.

— Уехал?

— Уехал.

— Ну дай бог… Знобко мне что-то…

Я снял халат, укрыл Ахмеда. Его била дрожь.

— А чудно все-таки устроен мир, — тихо, не открывая глаз, заговорил Ахмед, — сегодня над тобой судьба мудрует, завтра другого за ворот ухватит. Вот этот Халмурад-ага… Знаешь, что с ним приключилось? Буря поднялась в песках, пол-отары у него разбежалось. Три дня я с ним овец искал, чуть не у колодца Динли нагнали… Я, конечно, не для Осман-бая старался — овцы-то его, да старика жалко. Бай с него, с живого шкуру бы содрал. Чего-то жарко мне. Ты что, халат на меня бросил? Сними, а…

Он был весь в поту, лицо горело.

— Не надо, Ахмед. Это тебе кажется, что жарко. Поспал бы, пока старик придет.

— Нет, сними.

— Ладно, ладно, сниму.

Ахмед замолчал, слышалось только его тяжелое дыхание.

— Ты убрал халат, да? Положи, трясет что-то.

Я снова укрыл его.

— И все я виноват… Чуть было не погубил вас. Надо было дождаться, пока обратно запрут.

Была середина ночи, самое холодное время. Мы накрыли Ахмеда еще одним халатом.

— Может, ослабить повязку?

— Ничего. Потом… Слушай, как тебя зовут? Мердан? Когда-нибудь будет настоящая жизнь, Мердан?

— Конечно, будет. Сами ее сделаем. Собрать бы только всех бедняков в одну силу — горы свернуть можно.

— Что горы, нам бы Осман-бая свернуть. Баи не хуже гор дорогу заслоняют. Карман у них тяжелый, а в этом проклятом мире карман — первое дело. Без денег и молитва до аллаха не дойдет… Не светает еще, а? Сейчас он старика привезет. Если бы все люди были, как Халмурад-ага…

— Помолчи, Ахмед, о Халмураде-ага мы с тобой еще потолкуем.

— Найдется, о чем потолковать. Я так… Легче вроде, когда разговариваешь. Да, негодно наш мир устроен. Один шашлыком брюхо набивает, другой с голодухи пухнет. Один в шелка рядится, другой чуть не нагишом ходит. И не хотят друг другу помочь. Ну-ка, вроде скачет кто-то…

Мы прислушались. Топот приближался. Ахмед улыбнулся, не открывая глаз.

— Мелекуш, я его издали узнаю…

Через минуту Курбан был уже возле нас.

— Старик сейчас придет, — сказал он, соскакивая на землю.

— Ну, слава богу.

Я встал.

— Надо в деревню сходить, посмотреть, как там. Дай мне наган, Ахмед, на всякий случай. К рассвету вернусь. А уж если не успею, пусть ребята сами идут в деревню. Ты здесь будешь нас дожидаться.

В деревне было неспокойно. По улицам носились всадники, земля гудела от частых ударов копыт. Издали глухой этот звук был похож на стук гребней в руках множества ковровщиц.

Собаки бесновались. Они с рычанием бросались на кого-то и вдруг захлебывались отчаянным визгом.

Раздался выстрел. Потом второй, на другой улице… После каждого выстрела шум ненадолго затихал, собаки умолкали… Да, в деревне переполох — не иначе как нукеры Осман-бая рыщут, отыскивая нас.

Я шел задами. Против дома Нумата поднялся на бугор, прислушался. Шум перекатился дальше, куда-то ко двору Мурад-бая. Здесь было тихо, только с хриплым лаем металась на цепи собака. Света в кибитке не видно. Неужели и женщину схватили?

Вдруг позади кибитки мелькнула высокая фигура в большой лохматой папахе. Я лег за куст, приготовив наган. Нет, на нукера не похож — старик и без оружия… Но походка уверенная, голову держит высоко. Кадыр-ага!

Я вскочил, бросился к нему.

— Кадыр-ага!

— Кто здесь?

Я вплотную подошел к старику, чтобы при свете луны он мог разглядеть мое лицо.

— Ты? А где остальные? Ахмед где?

— Жив, Кадыр-ага. Все живы.

— Живы? Идем.