Натюрморт с удилами

И как будто этого было недостаточно, Торрентиус имел еще сократовскую жилку: ему ужасно нравилось вести дискуссии на религиозные темы. Он был интеллигентен, начитан, остроумен и не пропускал ни единого случая, чтобы не скрутить в бараний рог встреченного пастора или студента теологии. Трудно сказать, какие религиозные взгляды он проповедовал. Вероятно, дискуссии сводились к демонстрации мастерства в области диалектики, а их движущей силой было чистое удовольствие дурачить ближних.

Торрентиус, конечно, отдавал себе отчет в том, что играет с огнем и что игра эта крайне опасна. Он, однако, полагался на счастливую звезду, на талант и неотразимое очарование своей личности. Роль, которую он принял на себя по легкомыслию и ради аплодисментов, превратилась в часть его существа и стала управлять его судьбой.

Над головой художника начали сгущаться тучи, принявшие совсем неожиданную форму. На него пало подозрение, будто он является членом и даже предводителем голландских розенкрейцеров (что-то вроде позднейшего масонства), тайного ордена, который ставил целью мистически-реформаторское обновление мира и приготовление к Царству Божиему на земле. В философии, или, как тогда говорили, пансофии — всемудрости — этого движения слились самые разные элементы: каббала, неоплатонизм, гностицизм, эзотерическая интерпретация христианства и, пожалуй, прежде всего воззрения немецкого теолога Иоганна Валентина Андреэ^{71}. На грани XVI и XVII веков, а также и позднее розенкрейцеры имели множество сторонников, особенно в Англии, Франции, Германии, — и среди них ряд выдающихся личностей той эпохи — князей, ученых, мыслителей. Поистине, это было очень привлекательное учение, если ему поддавались такие просвещенные умы, как Коменский^{72}, Лейбниц^{73} или Картезий^{74}.

Тайные общества не оставляют потомкам списков своих членов, поэтому трудно сказать, был ли Торрентиус на самом деле розенкрейцером, однако остается фактом, что именно по этой причине над художником был установлен надзор. Власти Республики могли опасаться деятельности тайного братства с разветвленными международными связями — в 1625 году в Харлеме было открыто тайное объединение французских розенкрейцеров с голландскими, — но с таким же успехом это мог быть лишь предлог. Голландия славилась своей духовной и конфессиональной толерантностью, нигде более в Европе неслыханной. Описываемые далее события лучше всего проиллюстрируют действительную духовную ситуацию на родине Эразма^{75}.

В 1596 году перед судом в Амстердаме предстал некий ремесленник, обвиненный в ереси. Он был сапожником по профессии, но сапожником необычным, который сам научился латыни и ивриту для того, чтобы изучать Священное Писание. Во время этих штудий, проводившихся со свойственной сапожникам страстностью, он пришел к выводу, что Христос был всего лишь человеком, о чем и возвестил всем своим родственникам, знакомым и, хуже того, незнакомым людям. Обвинение в ереси теоретически могло привести его на костер, но в дело вмешался один из бургомистров Амстердама, который взял под защиту несчастного библеиста-любителя. Он утверждал, что раз уж Церковь назначила ему достойную духовную кару — отлучение, — то совсем не обязательно, чтобы могущее ошибиться человеческое правосудие еще раз выносило приговор по этому запутанному делу Он утверждал также, что жизнь человека не должна зависеть от хитроумных рассуждений теологов.

Совершенно неожиданно 30 июня 1627 года Торрентиус был арестован и заключен в харлемскую тюрьму.

Вначале можно было предположить, что вся эта афера быстро закончится, primo[21], отеческим внушением трибунала; secundo[22], торжественным обязательством исправиться со стороны раскаявшегося грешника; tertio[23], чувствительным штрафом. Однако вскоре выяснилось, что дело приобретает фатальный оборот; что суд, еще не приступив к рассмотрению доказательств, решил сурово наказать порочного художника — любой ценой и под любым предлогом.

На это указывало огромное количество вызванных судом свидетелей, среди которых преобладали личные враги Торрентиуса, а их было без счету. Их показания касались двух видов преступлений, приписываемых художнику, а именно: нарушения общепринятых норм поведения и безбожия. По первому вопросу богатый изобличающий материал был предоставлен суду слугами в домах, где жил художник, хозяевами трактиров, а также случайными свидетелями его непрестанных экстравагантных выходок.