Нация прозака

Доктор Стерлинг объясняет, что это нормально. Она говорит, что люди могут понять и принять все, но не самоубийство. «Не забывай, – говорит она, – твои друзья думают, что стараются изо всех сил, чтобы тебе помочь, а ты совершаешь поступок, который можно истолковать как полное неприятие и недовольство их усилиями. Это бесит».

Положив трубку, я возвращаюсь, и один официант ждет двойной эспрессо, капучино без кофеина и латте, а другому нужны два эспрессо, двойной эспрессо без кофеина и чай, и всем нужно обслужить столики прямо сейчас, все кричат на меня разом, я не могу запомнить, кто что говорит, и думаю: «А если бы они знали?» Прямо как в тот день, когда я потеряла девственность, я все ходила и думала, изменилось ли что-то во мне, не выдает ли чуть более яркий румянец мой новый опыт – а сегодня я гадаю, знают ли люди о моем неслучившемся самоубийстве.

А потом что-то во мне изменилось. Мне потребовалось всего несколько дней, чтобы все стало на свои места, чтобы мне стало комфортно в своей коже. Это случилось само собой. В одно утро я проснулась и на самом деле хотела жить, радоваться новому дню, думала о том, как буду бегать по делам, отвечать на звонки, и все это без чувства ужаса, без ощущения, что меня может довести до самоубийства первый же человек, что наступит мне на ногу где-нибудь на Гарден-сквер. Как будто миазмы депрессии ослабили свою хватку и мягко отпустили меня, словно туман, поднимающийся над Сан-Франциско к концу дня. Был ли это прозак? Без сомнений. Пережила ли я катарсис, пройдя через попытку самоубийства? Наверняка. Я всегда говорила, что впала в депрессию постепенно, а затем внезапно, и точно так же я вышла из нее. И терапия, и путешествия, и сон, и лекарства, и слезы, и пропущенные занятия, и потерянное время – все это было частью медленного процесса выздоровления, который чуть было не рухнул вместе со мной.

У меня ушло много времени на то, чтобы привыкнуть быть довольной жизнью. Мне было сложно найти точку отсчета за пределами депрессии, чтобы создать для себя новый образ жизни и мышления. Доктор Стерлинг соглашается с тем, что это непросто, потому что депрессия – та же зависимость, которую вызывают многие вещества и привычные схемы поведения, и, как и большинство зависимостей, она отвратительна, но от нее нелегко избавиться. Теперь, принимая прозак, я настолько остро осознаю, как не-ужасно я себя чувствую, что меня приводит в оцепенение мысль о том, что я могу потерять едва обретенное равновесие. Я трачу так много времени на то, чтобы оставаться счастливой, что мне грозит снова стать несчастной. Каждый раз, когда меня что-нибудь раздражает, будь то слишком длинная очередь в банке или мужчина, не отвечающий на мои чувства, мне приходится напоминать себе, что эти переживания (легкое раздражение в первом случае и разбитое сердце во втором) небеспричинны и что они не являются частью меня. Они не обязательно приведут к депрессивному эпизоду. У меня уходит много времени, чтобы понять: если я из-за чего-то расстраиваюсь, это еще не значит, что я никогда не смогу перестать плакать. Так сложно научиться оценивать силу своей грусти, так сложно понять, что это чувство может быть выражено в разной степени, оно может быть свечой, что горит мягко и безобидно у тебя дома, а может стать страшным лесным пожаром, который способен разрушить что угодно и не поддается никакому контролю. А может быть чем-то посредине.

Что-то посредине. Эту фразу слишком часто недооценивают. Что это был за день, что за момент чистого триумфа, когда я обнаружила, что бывает что-то посредине. Что за свобода – жить внутри эмоционального спектра, который большинство людей принимает как должное. Быть посредине – это проклятие в рамках нашей культуры, ведь это означает заурядность, посредственность, что-то более-менее интересное, о’кей, ни плохое, ни хорошее, ничего особенного. Уйма людей хочет прыгать с тарзанки и проводить отпуск в странах третьего мира, кишащих скорпионами и вооруженными диктаторами. Столько людей тратят время на приключения, только бы выбраться из скукоты среднего диапазона, этого состояния внутреннего спокойствия, где, несомненно, ничего никогда не происходит. Но что касается меня, мне достаточно равновесия. Все, что мне нужно, – жизнь, где крайности под контролем и где под контролем я.

Все, чего я хочу, – жить где-то посредине.

Я никогда не смогу расслабиться и забыть о депрессии, но ее постоянное присутствие, навязчивое и всеохватное влияние, ощущение, что жизнь – это то, что происходит с другими, пока я смотрю на них через черное облако, ушло.

Черная волна по большей части тоже ушла.

В хорошие дни я о них даже не вспоминаю.