Нация прозака

И все же я не могу проигнорировать убедительные доказательства, приведенные в статье the New York Times, которая предполагает, что, возможно, все эти рецепты – не чрезмерно агрессивная, но, наоборот, адекватная реакция врачей на толпы людей, чье повседневное существование полно острого несчастья. Если верить исследованию, проведенному Журналом клинической психиатрии, только в 1990 году 290 миллионов рабочих человеко-дней было пропущено из-за депрессии. То же самое исследование утверждает, что депрессия ежегодно обходится этой стране в 43,7 миллиарда долларов; эта цифра включает стоимость психиатрического лечения и убытки, вызванные пониженной продуктивностью и отсутствием персонала на рабочем месте. Если мы добавим стоимость ненужных лабораторных исследований, которые доктора запрашивают, потому что ошибочно принимают депрессию за какое-нибудь другое заболевание, или приплюсуем к этому еще и стоимость лечения второго ряда – например, реабилитации зависимостей, – цифры будут даже значительнее. Более того, в Национальный день осведомленности о депрессии по всей стране устанавливаются временные медицинские пункты, где можно пройти обследование на наличие симптомов депрессии, и 50 % из тех, кто обращается за диагностикой (предположительно все они приходят за помощью сами), оказываются клиническими случаями. С учетом всей этой статистики, пусть даже субъективной, кто может утверждать, что прозака слишком много? Может быть, его, наоборот, недостаточно. Может быть, этот мир слишком сложен для того, чтобы жить в нем без химической буферной зоны.

Хотя депрессия представляет собой проблему для людей любого возраста, тем, кому сейчас чуть за 20 или за 30, свойственно ощущение депрессии как нормального состояния, как привычной части повседневной жизни, как всех этих жизнь-отстой-а-потом-ты-умираешь. Есть у беспросветной депрессии, царящей в молодежной культуре, какое-то ощущение фатализма, смирения, которое делает ее пугающе банальной. Неудивительно, что такая скучная вещь, как прозак, препарат, который не приносит счастья, но смягчает несчастье, приобрела всеобщую любовь. Все остальные вещества рядом с ним кажутся опасными.

Когда я читала журнал Lear’s, греясь под солнцем в Майами-Бич, я наткнулась на статью «Тошнит от сюжета», где Фэнни Хоу, инструктор по академическому письму, говорит, что за 21 год преподавания она не видела ничего мрачнее и пессимистичнее текстов, что сдают сейчас ее студенты. «Если почитать, что они пишут, можно подумать, что это поколение, которое морили голодом, били, насиловали, арестовывали, подсаживали на наркотики, и все они как один страдают от зависимостей и воспоминаний о войне. Необъяснимые вторжения случайных трагедий разрушают в остальном благополучную жизнь их персонажей, – пишет Хоу. – Герои их рассказов – сплошь жертвы чудовищного случайного насилия; они совершают преступления, но только лишь для того, чтобы нарушить закон; они ненавидят, не понимая причин своей ненависти; их любят, или обижают, или доводят до депрессии, и причин они тоже не знают… Всем управляет случайность».

Похоже, Хоу удивлена этими текстами. Но для меня и для всех моих ровесников такие истории кажутся нормальными и даже в каком-то пикантном смысле заурядными. В мире, где мы живем, случайность управляет всем, и это отсутствие порядка сбивает с ног, связывает по рукам и ногам. Может быть, то, что без разбора запихивают в категорию депрессии, это на самом деле самозащита, тревожность, недоверие к близости, любые из многочисленных и вполне естественных реакций на опасный мир, лишенный самых базовых гарантий, которых ожидали наши родители: крепкого брака, стабильной работы, секса, который не приводит к смерти. Упоминать экономическую и социальную нестабильность, характеризующую группы людей, которых объединят под названием «поколение Х» или «двадцать-с-чем-то-летние», – это уже клише, но очевидно, что именно это поколение так несчастно, и я не могу винить журналистов, социологов и прочих наблюдающих за попытками понять этот феномен, найти его причины.