Нация прозака

Отказываясь признавать, что у меня нет будущего, я только и делала, что строила планы на будущее, делала вид, что настоящее, со всеми его сложностями, – всего лишь затянувшаяся, вымученная преамбула к настоящей жизни, которая ждет меня где-то впереди, просто не здесь. Я останусь той самой девочкой, которая проводила восемь недель в летнем лагере в ожидании двухчасовой поездки домой, только теперь я буду избегать взрослой жизни, все больше веря, как я верила когда-то, что если смогу выбраться из дома, из-под ни на секунду не прекращающегося перекрестного огня родителей, то, возможно, и победить смогу.

А потом в моей жизни появился Заккари, и он был не просто каким-то там парнем – он был ошеломительно красивым старшеклассником из хорошей семьи. А еще он был капитаном школьной команды по теннису и по закону жанра должен был встречаться с какой-нибудь длинноногой красоткой в мини-юбке. Я понимаю, что нет ничего необычного в том, чтобы в разгар прекрасных порывов первой любви задаваться вопросом о том, как можно было заслужить это счастье, но когда это счастье настигло меня, я была совершенно сбита с толку. Наша парочка была воплощением самого что ни на есть смехотворного мезальянса, прямо как Лайл Ловетт[147] и Джулия Робертс.

Возьмем классного, общительного, обаятельного, веселого парня, до того идеального по любым параметрам из длиннющих мамочкиных списков, что ему на лоб можно ставить штамп «парень мечты». И этот парень встречается, хм, со мной. И все вокруг думают: «Это вообще возможно?» Я не раз пряталась в кабинке туалета, слушая, как другие девчонки про нас сплетничают. И во всем с ними соглашалась: будь я одной из них, я бы сама отпускала злобные комментарии и считала, что эта ведьма-девятиклассница, со своими длинными волосами и длинными юбками, захомутала Заккари только потому, что многое ему позволяет, или офигенно делает минет, или еще что-нибудь. Про себя я твердила: «Не может быть, черт возьми, не может быть, да не может тебе так повезти». Когда Заккари был рядом, я чувствовала себя такой защищенной, такой любимой, такой избалованной вниманием и завернутой в сотни слоев защитных покровов, что меня переставало беспокоить даже то, что происходило между матерью и отцом. И все же я постоянно ждала, что из табакерки выскочит чертик и объявит: «Твое время вышло!»

Я была настолько поглощена Заккари, что не замечать, что с отцом мы совсем не видимся, оказалось несложно. Отношения заменили мне все: мы устраивали парные свидания с друзьями и вместе ходили на концерт The Police[148] (во мне проснулась оторва, и я выкрасила волосы в розовый и собрала в небрежный пучок), мы ходили на свадьбу брата Заккари (а до этого, само собой, и на вечеринку в честь помолвки), мы безбожно прогуливали занятия и катались на новенькой 280ZX[149] Заккари, словно парочка подростков из пригорода; или тайком обжимались в его спальне, выключив свет и задернув шторы. Мне казалось, что я годами втихую, полушепотом умоляла Бога заставить меня – или то, что делало меня мной, – исчезнуть, воплотиться в ком-то другом, в ком-то, кто бы не делал вид, что над самым безоблачным летним днем неизбежно сквозит смутная и безумная тень зимы; и в конце концов Он послал мне Заккари и позволил испытать сверхъестественную легкость бытия рядом с идеальным бойфрендом. Я наконец-то испарилась, и мое место заняла та, другая девушка и ее чудо-возлюбленный, прямиком из любовных романов серии Harlequin[150].

Испытав на себе это невероятное заклинание, исполнившее мою мечту, я решила, что не дам отцу все испортить, и не соглашалась ни видеться с ним, ни даже слушать про суды или проблемы с деньгами. Я не хотела тратить целый час на дорогу, возвращаясь со встречи, что всего-то и длилась пару жалких часов, не хотела терять время, телепаясь по мосту Трогс-Нек, пока отец и его новая жена безостановочно курили свои Winston, и все это в душной машине с задраенными стеклами, в разгар зимы и кошмарного ощущения удушья, рака легких и унылой преждевременной смерти, что насквозь пропитали их древнюю развалюху на колесах. Меня тошнило от наших ненормальных отношений и от того, что ничего не менялось с тех самых пор, когда они развелись. Вместо того чтобы поддерживать связь и с матерью, и с отцом, я все время моталась туда и обратно между двумя совершенно разными, взаимоисключающими вселенными, лишь бы немного побыть с каждым из них. Это мелькание уже давно сводило меня с ума.

И я ловила себя на том, что исподтишка, незаметно, едва это осознавая, делаю именно то, от чего они поклялись меня защитить (но вели себя так, словно хотели к этому подтолкнуть): выбираю между ними. И, разумеется, выбираю по уму. Конечно, я выберу из них двоих ту, что снимает квартиру с отдельной спальней для меня и не злится, когда я беру с раковины кусок какого-то там мыла. Мы ведь так хорошо дополняем друг друга, мама и я, мы две части единого целого, и все, что принадлежит ей, принадлежит и мне. Конечно, я выбираю маму.