Уместно, далее, проследить позиции всех трех идеологий в антиномии государство — общество. Казалось бы, все три конкурента занимали резко критические позиции к государству. Консерватизм показывал деструктивную роль государства по отношению к традиционным институтам (семье, общине, церкви и т. д.).
Либерализм разоблачал государство как организацию, мешающую проявлению творческого потенциала индивидов. Социализм видел в государстве машину, позволяющую проводить интересы господствующих классов в ущерб интересам общества.
Однако в конечном итоге все эти идеологии объективно способствовали усилению государства. Для консерваторов государство стало инструментом в борьбе с распадом общественной нравственности. Для либералов — механизмом, с помощью которого можно регулировать рациональное реформирование общества. Для социалистов — вожделенным средоточием власти, без захвата которой социализм не построить.
К началу Первой мировой войны сложился своеобразный идеологический консенсус, который И. Валлерстайн называет «либеральным консенсусом». Консерваторы стали «либеральными консерваторами». (Дизраэли и Бисмарк проводили, по сути, те же реформы, к которым стремились либералы.). Социалисты стали «либеральными социалистами (Каутский и Бернштейн предпочли революционному радикализму то, что Ленин называл «ревизионизмом»). Такие требования либерализма как всеобщее избирательное право и «государство всеобщего благосостояния» были в значительной мере выполнены.
Союзник либеральных и социалистических идей в первой половине XIX в., национализм превращается в союзника консерватизма в последнюю треть того же столетия. Националисты становятся консерваторами, а консерваторы — националистами, объединяясь вокруг общей цели — защиты общественных и религиозных устоев от напора безбожия и анархии.
Поскольку государства к концу XIX в. попадают во все большую зависимость от собственных граждан (это уже не послушные монарху подданные, а наделенные правом голоса индивиды), перед властями встает нелегкая задача: обеспечить политическую лояльность. Если династическому государству было достаточно простой пассивности населения, то современному государству, для того, чтобы быть эффективным, необходимы граждане-патриоты. Необходим, иными словами, особый тип коллективной сплоченности — национальной сплоченности. Последняя достигается посредством увязывания национальной принадлежности с языковой и этнической.
Исторический опыт свидетельствует, что консервативноохранительные силы охотно предпринимают попытки опереться на стихийный национализм масс (вернее, на свойственные массовому сознанию шовинизм и ксенофобию) для укрепления собственной социальной базы. Дело Дрейфуса в 1890-е гг. во Франции знаменует собой одну из первых таких попыток. Опыт, опять-таки, показывает, что подобные попытки не всегда приносят желаемый результат. Так, дело Дрейфуса привело в конечном итоге к росту гражданского самосознания во французском обществе, к его достаточно устойчивому иммунитету к этноцентризму вообще и к антисемитизму, в частности. Равным образом неудачей закончились попытки консерваторов в Великобритании использовать антинемецкие настроения накануне Первой мировой войны. Власти оказались не способны контролировать разбуженного ими джинна. Антинемецкая истерия масс стала опасна для королевской династии, носившей в ту пору германское имя Гфельф (тогда же, в 1914г., его пришлось сменить на нейтральное — Виндзор)[219]
.