— Что у вас в меню местное, чего нет в других странах?
— Вы имеете в виду блюда из кошки? — задал он уточняющий вопрос.
— Нет, не настолько оригинальное! — улыбнувшись, отказался я, хотя были ситуации, когда в Средние века, заказав кролика в трактире, у меня из-за необычного вкуса появлялось подозрение, что перед забоем он даже мяукнуть не успел.
— Могу предложить папэ водуа — густой суп из картофеля и колбасы из свинины и капусты; кордон блю — котлеты с кусочками ветчины и сыра, запеченные в духовке; брускитти — мелко нарезанная говядина, которую тушат со специями несколько часов; рёшти — картофельный блин; фондю — расплавленный, горячий сыр; на десерт вишневый пирог и бизе; из спиртных напитков кирш — крепкий из черной черешни, — перечислил официант.
— Давайте суп, кордон блю, рёшти, фондю и пирог с чаем, — заказал я. — Остальное, как и спиртные напитки, оставим на ужин. У меня после обеда деловая встреча.
В первом блюде вкусной и непривычной была колбаса, второе оказалось выше всяких похвал, третье напомнило мне большой белорусский драник, четвертое — небольшая чаша, называемая какелон, с сыром, расплавленным со специями и вином, в которую с помощью специальной вилки типа спицы с рукояткой я макал маленькие кусочки пшеничного хлеба. Вишневый пирог с чаем — он и в Швейцарии такой же вкусный. Счет — чуть более четырех франков. Официант принес сдачу с пятерки.
— У нас не приняты чаевые, — назидательно произнес он.
Банк «Ломбар Одье и Ко» первым попался мне по пути. Располагался он в старом приземистом трехэтажном здании и казался устойчивым во всех смыслах слова. Над массивной входной дверью с бронзовой косой рукоятью были высечены на каменной стене цифра тысяча семьсот девяносто шесть. На второй век зашли, молодцы. Массивный бородатый швейцар в красном мундире поздоровался со мной на немецком и распахнул дверь. Внутри было тепло и тихо, ни одного клиента. Видимо, все нормальные в это время обедают. Операционный зал был разделен на две части: в большой стояли черные столики, кожаные кресла, а меньшая была отделена деревянным барьером из красного дерева, поверх которого была решетка высотой метра полтора, а за ней стенка из прямоугольных толстых стекол в деревянных рамах с пятью арочными окошками внизу, только перед одним из которых сидел скучающий, плешивый кассир. Позади него у стены стояли два несгораемых двустворчатых сейфа, похожих на те, из которых я взял деньги, привезенные сюда. Слева из двери, которую я только сейчас заметил, торопливо вышел мужчина лет двадцати шести, альбинос с редкими волосами, настолько белыми, что казались седыми, и красноватыми белками глаз и щеками, облаченный в темно-серый костюм-тройку с темно-синим галстуком-бабочкой. И этот поздоровался со мной ан немецком языке.
Я поздоровался на французском и проинформировал:
— Я русский.
— О, извините, месье! Из вашей станы у нас бывают редко, принял вас за вюртембергца. Многие наши клиенты оттуда, — произнес он.
Королевство Вюртемберг со столицей в Штутгарте сейчас как бы независимое, но входит в Германскую империю.
Клерк представился:
— Старший специалист Корсин Штайнер. Присаживайтесь, — показал на ближнее кресло, занял расположенное напротив и задал вопрос: — Чем наш банк может быть полезен вам?
Чуть не утонув в мягком кресле, изложил я цель своего визита:
— Хочу обменять русские рубли, — похлопал по своему черному портфелю, — на франки, приобрести на них надежные ценные бумаги швейцарских эмитентов и оставить у вас на обслуживание.
— Именно швейцарских? — задал он уточняющий вопрос. — Можем предложить более доходные и не менее надежные инструменты других стран.
— У меня на первом месте надежность, а у Швейцарии нейтральный статус. Это гарантирует, что мой вклад не сгорит в случае войны, — объяснил я.
— Какой войны?! Люди уже поумнели, не хотят убивать друг друга! — иронично усомнился беспросветный оптимист.
— Давайте вернемся к этому разговору лет через десять, когда весь мир сойдет с ума, — усмехнувшись, сказал я.
— Как скажите, — сразу согласился старший специалист. — Какую сумму хотите вложить?
— Первый транш будет сто тысяч франков, — ответил я.
Корсин Штайнер сразу внутренне сделал стойку, как охотничья собака, учуявшая крупную дичь, и сказал почти обворожительно:
— Можем предложить вам сорокалетние облигации нашего кантона с одним четырехпроцентным купоном в год. Они сейчас продаются на шесть десятых процента ниже номинала. Ничего надежнее вы не найдете во всем мире. Но если хотите что-нибудь более прибыльное и рискованное, то у нас есть бумаги многих швейцарских компаний с доходом от пяти до двенадцати процентов.
Продажа ниже номинала ясно говорила об отношении покупателей к облигациям кантона, но я знал, что в Швейцарии до, как минимум, начала двадцать первого века финансовых кризисов не будет, поэтому решил: