Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

<…> Предисловие к «Векфильдскому священнику», которое я читал вчера, вызвало во мне мимолетное сомнение в моих литературных достоинствах. Очень маловероятно, к примеру, что, скажем, Гарди будут читать через двести лет. И все же когда я дочитал до второй страницы, то обнаружил, что литературный цветок Голдсмита поднялся из прогнившей почвы социальной системы его времени. Как знать, может статься, литераторы в конечном счете не более чем скоморохи? С другой стороны, может быть, эти грустные мысли вызваны моим окружением? «Дублинцы», несомненно, сделаны хорошо, но, весьма вероятно, многие могли бы написать ничуть не хуже. Ощущение преодоленных трудностей ни в коей мере меня не вдохновляет. Мопассан, что и говорить, прекрасный писатель, однако мне кажется, его нравственные ценности незначительны. Дублинские газеты воспримут мои рассказы карикатурой на дублинскую жизнь. Есть ли в этом своя правда, как ты думаешь? Временами дух, который движет моим пером, кажется мне самому откровенно злонамеренным, и я почти что готов понять дублинских критиков. Впрочем, сейчас не время рассуждать о всех этих за и против. Не подумай только, что я ни во что не ставлю современную ирландскую литературу, что для меня она всего лишь безнравственная и бесформенная карикатура.

Борьба против условностей, которую я веду в настоящее время, затеяна мною не столько ради того, чтобы жить в согласии со своей нравственной природой. В Ирландии найдутся и такие, кто сочтет мою мораль порочной; по мнению этих людей, наш нравственный долг состоит единственно в том, чтобы вовремя расплачиваться с долгами, – в этом отношении ирландское общественное мнение представляет собой лишь жалкий пасквиль на любой европейский трибунал. Чтобы судить меня объективно, понадобится не двенадцать выбранных наудачу бюргеров, действующих под диктовку ограниченного бюрократа и опирающихся на показания полицейского, но суд присяжных, набранный хотя бы частично из представителей моего класса и моего возраста и возглавляемый судьей, который решительно отвергает английские законы. Впрочем, какой смысл настаивать на всем этом? Делаю я это лишь потому, что плачевные обстоятельства моей жизни оборачиваются против меня же самого.

* * *

Станиславу Джойсу

18 сентября 1905 года, Триест, Австрия

Дорогой Стенни, я удивлен, что ты не ответил мне, как обещал, и не вернул рукопись[503]. Я вынужден попросить тебя несколько напрячь свое воображение, чтобы представить мою теперешнюю жизнь. Скоро я буду давать в среднем по восемь-десять уроков (и каких уроков!) в день, к тому же я пытаюсь закончить «Дублинцев». Не забывай об этом, когда обижаешься, что я не пишу. Ужасно хочется поскорее узнать, будут деньги или нет.