Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

Папаша был стекольщиком, то есть торговал оптом изделиями из стекла, в том числе и стеклянной посудой, в основном той, из которой пьют, а не едят, и, по словам отца, долгие годы, пока его не стало теснить массовое производство, дела его шли неплохо. Торговал Папаша и небьющейся посудой – разумеется, не в буквальном смысле слова, а необычайно прочной; мне кто-то объяснил, что прочность такой посуды достигается внутренним натяжением и что она не разобьется, если, скажем, смахнуть ее со стола на ковер. От сильного же удара она разбивается мгновенно, с оглушительным хлопком, превращаясь скорее в труху, чем в осколки. Подобно тому как Папаша начинал без всякого предисловия рассказывать анекдот, он мог вечером незаметно войти в гостиную с тарелкой из небьющегося стекла в руке и, притворившись, будто собирается бросить ее, к вящему изумлению собравшихся, об пол, запускал ее в камин, где она внезапно взрывалась, точно он метнул в огонь не тарелку, а ручную гранату. Сам же Папаша оставался при этом совершенно невозмутим. Взяв как-то со стола один из своих жутких темно-янтарных бокалов, якобы относящихся к эпохе Якова I, этот смешливый, непоседливый, нелепый человечек спросил у своего важного американского клиента, не хочет ли тот кое на что посмотреть. Американец, естественно, проявил интерес, тогда Папаша подошел к камину и воспроизвел свой фокус с ручной гранатой. Хочется думать, что этим он внес свой скромный вклад в крах фирмы «Дж. Дж. Эмис и компания» и соответственно – в процветание «Вулворта».

Немалую роль сыграл Папаша и тогда, когда семья пыталась не допустить или, на худой конец, испортить свадьбу Глэдис Эмис, его дочери и моей тетки, с гарвардским профессором Ральфом Фостером, ученым, как я впоследствии узнал, весьма крупным. С этой свадьбы прошло более шестидесяти лет, поэтому за точность сведений ручаться не могу, однако мне запомнилось, что последняя попытка предотвратить их брак была предпринята буквально накануне свадьбы и инициатором была скорее Матрона, чем Папаша. Хорошо помню тем не менее, как в тот роковой вечер мои родители, вняв увещеваниям дяди Преса, отправились в «Барчестер» с хмурыми лицами, чтобы уговорить Папашу (может быть, Матрону) отступиться. Поскольку Глэдис шел тогда уже двадцать второй год и в официальном согласии родителей она не нуждалась, да и Ральф был вправе жениться, на ком считает нужным, ничего, кроме занудства и брюзжания, старикам, понятное дело, не оставалось, однако в то время для мальчика моего возраста в их поведении не было ничего предосудительного. И все же я был на стороне родителей, а отнюдь не деда с бабкой. По какой-то причине, не имевшей никакого касательства ни к одному из моих родственников по отдельности, мне казалось гораздо более естественным, что дядя Прес с тетей Поппи тоже поддерживают Глэдис и Ральфа.

Как бы то ни было, добродетель и здравомыслие восторжествовали, свадьба состоялась, и Фостеры благополучно отбыли в Америку. Увы, очень скоро, всего-то тридцати шести лет от роду, Ральф внезапно умер от разрыва сердца прямо на бейсбольном матче («Нервы!»), однако к тому времени успел произвести на свет двоих детей, Бобби и Розмари. (Эта история пересказывается в девятой главе моего романа «Старые хрычи».) Бобби я, по-моему, вообще никогда не видел, а вот Розмари, когда ей было лет десять-двенадцать, пересекла со своей матерью океан; умненькая и прелестная, она все же была еще слишком юной и моим тогдашним сексуальным интересам соответствовать не могла.

Вообще, Америка в виде американских дядюшек, тетушек и двоюродных сестер и братьев фигурировала в моей жизни с раннего детства, и, интересуйся я историей семьи, мое впечатление, что большинство Эмисов эмигрировали в Виргинию еще в начале девятнадцатого века, получило бы весомое документальное подтверждение. Запомнились мне типичный южанин дядя Том (sic!), вероятно, двоюродный брат деда, и кузина Уретта, чье чудно́е имя, как говорили, навеяно было каким-то сном. Мою бабушку она называла тетя Джу (вместо Джулия), и это звучало весьма непривычно.

По отцовской линии у меня было два дяди – один холостяк, другой женатый, две тетки – одна из них та самая Глэдис, которой суждено было вскоре нас покинуть, и двое двоюродных братьев, на ком список родственников по отцу, собственно, и заканчивался (одних я знал, о существовании других лишь догадывался). Несмотря на то что жили Эмисы на незначительном расстоянии друг от друга, виделись мы нечасто, что во времена, когда автомобиль для большинства был еще редкостью, факт, быть может, не столь и примечательный. Младший брат отца, дядя Лэсли, был, пожалуй, единственным моим родственником, который представляет интерес для литератора. После того как Папаша провел свой последний значительный эксперимент, скончавшись от инфаркта (хотя тогда ему было уже за семьдесят, поговаривали, что путь на тот свет ему сократили по своей нерадивости врачи), Лэсли взял на себя заботу о Матроне, а заодно и о том, что еще оставалось от фирмы «Дж. Дж. Эмис и компания».